Литания Демона

Над тропическими деревьями, что извивались, украшенные остроконечными хвостами.

Ужас ядовито-красной щели в разверзшемся алькове наслаждений, выхватив блудную ярость

Из инфернальных бутонов и распустившихся агониями бурь, колыхал потенции,

Что порослью антрацитовых веревок украшали чувственные ложа.

Развилки райских аллей кишели чудовищными удовольствиями, благоухая

Над уродливой красотой супостатов, чьи извращенные фантазии связывали будуары Эдема.

* * *

Дурман и опиум, как змеи, ползли к возбуждающей трепет дьявольской страсти,

Украшая алые комнаты венками из мехов и плетей, и она оживала в узурпации искусов,

Ублаженная ласками и обвиваниями их гибких, чувственных хвостов:

Она сметала яростный экстаз, голодных извергов безумный шабаш, реявший меж клумб, —

То влажных языков скольжение и похоти невинное явление, как трепет благоденствия, цвело,

Прорвавшись сквозь Эдема чащи, – они заставили страдать и гарпий, впившихся в уста,

И извращений хитрые соблазны, оплетшие ядовитыми лианами черную кожу дивана.

* * *

Скользкий садизм, как лоснящаяся чернотой змея, клубясь среди мистически красных борделей,

Выползал из блудного алькова, украшая содомией антрацитовых плетей кружевные пологи,

И, погрязшие в сплине густой темноты, чудовища облачались в алые одежды, дабы их траур

Обволакивал крыльями пунцовые галлюцинации отравленных любовников, которые возлежали

На шипастых постелях, что были завешены траурными балдахинами и облекали в похороны Скорпионьи гнезда, сцепившиеся жалами в убийственной и эротической схватке.

* * *

Лаской и негой была обвита лживая маска греха, увлекающая в плен

Пунцовые лабии бутонов, прильнувших к блуду алых, как кровь, келий,

Чьи розги черной кожей змеи изгибались в диких флагелляциях,

Хлеща облаченные в латекс тела, распустившиеся, как психоделический цветок.

Искус блестел, переливаясь металлическим хвостом в малиновом полумраке,

Заманивая в стальные дебри терний соблазны, оголившие серебряные колья,

И переливы черноты обтекали зеркальные отражения, даря им изящные метаморфозы чешуи:

Когда похоть возникала среди возбужденных стеблей, они обсидиановой гладью трепетали,

Развязывая поединки клинков, вознесенных остриями над совокуплением жал.

* * *

Стрельчатые окна над алтарями зарделись, подобные дьявольски красному маяку,

И руки в железных браслетах, поддаваясь их власти, рассекали кнутами садизм розового сада,

Проникали в клубы черных змеиных гнезд, словно шип, что украшал черные шлейфы яркими,

Восторженными цветками, раскрывшими лепестки, дабы встретить инфернальную красоту

Внутри содомических развлечений, – они украшали красным латексом кафедры черных комнат,

Что, эбеновые колонны вознося к обсидиановым потолкам, растворялись в красных полосах света:

Его алое сияние текло из кровавых шлейфов светильников, чья алая, мистическая бахрома,

Окутанная демонической вуалью одержимости, отражала багряные отсветы на стенах.

* * *

Обернутые в черный траур и похоронные одеяния, любовники внимали ласкам соблазнительных колыханий комнат,

Чьи балдахины притягивали их кошмарными сновидениями и пышной эротичностью смерти,

И, замершие в ожидании преступлений, жала распускались в невиданных дотоле формах, маскируясь под блудные трансформации экстаза,

Когда красные алтари из свечей взывали к дьяволам, распускаясь потенцией конвульсий,

И заковывали в цепи вульгарную каторгу их извращенной связи, бередившей раны враждебной властью фатума.

* * *

Бордели из преступных будуаров, сомкнувшихся вампирическим засосом

На шеях мраморных статуй, обласкивали колонны комнаты алой червоточиной поцелуя,

И неги ведьминых снов распускались, как кровоточащий цветок,

Что податливо воспрянул под бдением рассекающих балдахины хлыстов.

Колыхавшиеся бутонами аппетитно-красных, налившихся пунцовостью лабий,

Они припадали к алтарям из красных свечей, когда капающий с них воск

Оставлял клеймо ожога на бледной коже, что зияла красноречивыми ранами,

Узурпированными взмахами безжалостных плеток, рассекающих латексные тюрьмы.

* * *

Сочась сукровицей психоделических, черных комнат, исполосованных красными линиями света,

Плети лелеяли запретными удовольствиями гладкую поверхность шестов, и женщины,

Облаченные в агатовую кожу, огибали их грацией змеиных извивов, которые

Обнимали нагие жала, выскользнувшие из дурманной поросли ядовитых нег:

Они возносились над фруктовым лозами, изобилующими блудной вульгарностью альковов,

Наполняясь цветами и разложениями, что распускались среди их будуарных ритуалов, которые

Изобличали под тесно прижатыми к лицам мореттами ипостась жестокого доминирования, —

Табу сочились, как спелые извращения, когда они, изловчившись во лжи, принимали

Чуждые формы и с угрожающей грациозностью хищника подкрадывались к жертве,

Притаившись в шипастых кущах постелей, чьи удовольствия скользили к пестрой ядовитости Экзотических цветов, приникая к их кувшинкам и разверзшимся лепесткам

Подобно восторженным любовникам, павшим ниц перед алыми каблуками

И склонившимся перед хлыстом властной и экзотически знойной госпожи.

Откидывая красный бархат волос, она устремлялась к восхищенным шипеньям