Оборачивал вокруг гибких стеблей, лаская их, как шабаш овитых змеями тел.
В агатовых вздохах будуара, обнажившего пышную гряду волчьих, голодных оскалов,
Таились букеты пунцовые – капканом жадных поцелуев, изысканно распускавшихся убийствами,
Рдели гнетущие пологи их дьявольских балдахинов: они источали ядовитые афродизиаки,
Когда хлесткие плети скользили по стекающим складкам похоронных шелков,
Дразня бугры и жалами увенчанные раны, чья красота лоснилась траурной мессой:
Дрожь безумных и волнительных укусов обрамляла красные корсеты,
Трепеща над куполами арочных узоров из багряных роз, ласкающих кружево красных перчаток.
Бордель бутонов раскрывался как дикая греза в сладости флагелляций прелестных,
Изнемогших от ленной неги и пышущих изобилием: невесомое, как шелк, дыхание
Обволокло вздохами эфемерные миражи, являя черно-красные контрасты жестокости,
Когда антрацитовый полог, окруженный бахромой змеиных хвостов, разверзался во мраке
Как огромный алый цветок, пульсирующий гладкими лепестками, – они извивались,
И бутон, обнаженный в приглушенном красном свете, выгибался, ныряя в удовольствия,
Которые, извлеченные из темноты, окутывали торшеры своей насилующей зрелостью:
Они, как налитые сочностью плоды, лоснились среди черных лоз и украшали сады
Гроздьями ядовитых импульсов, что захватывали блаженства, затягивая их тугими узлами.
Постель ночного стона в бархате из красных шлейфов, их томное, цветущее содомом увяданье
Плодило скотские желания, возбудившиеся видом обсидиановых крыльев, накрывших будуар.
Овившись страхами простынь, они взметали балдахины, притворяясь соблазнительными гостьями,
И сулили гибельные искусы, пустившие ростки во чреве и превратившие арки в любовные храмы,
И черный змей, проникнувший в их дивно-соблазнительный секрет, как дьявол хитроумный,
Аморфным веяньем грядущих искушений точил души багровый ад из преступлений.
Черные тугие корсеты из аспидной чешуи обтягивали своих любовниц,
Которые с наслаждением глотали шипы, уподобляясь курильщицам гашиша,
Окуренным еретическим наркотиком и страдающим в красных, зияющих червоточинами нишах будуаров.
Токсичные жала нависали над томной пыткой, облаченной в розы и колючие стебли,
И свечи истекали алым воском, когда налитые кровавостью лабии
Жаждали инструментов дисциплины, касающихся нежными ударами их воспаленных абрисов.
Изощренные ласки фурий, когтями впившихся в корсет груди,
Пеленали миазмы ядовитых змей, сплетенных в экзекуциях,
И плодили грязных жал цветения, прельщенные распутством.
Они присасывались к комнатам греха, украшая их черно-красными узорами,
Когда, распластавшись на коврах, окутанные в агатовые вуали женщины
Расползались, как змеи, и алыми когтями оставляли на постелях глубокие следы
Ран и удовольствий, что расцветали в полумраке освещенных свечами будуаров
Подобно цветам, искушавшим и соблазнявшим связанные в темноте жалящие хвосты.
Их дрожь, которая хранила негу рос и меда на лабиях вульгарных лепестков,
Скатывалась из нагих щелей, струила капли отравленным, как любовный напиток, вожделеньем
И стенала шелестом садов, чьи нежности клубились среди бархатных кресел,
Которые, увитые гадюками, благоденствовали в раю эротических пиршеств:
Лавина удовольствий накрывала стебли и хвосты, лоснясь на черной коже
Хлыстами и сетями железных паутин, что оплетали девственных лоз кущи.
В могилах алого алькова пунцовели яркие цветы, приникнув к черным будуарам,
Что распускались подобно крыльям нетопыря, ласкающим мазохизм плетей:
Повешенные над латексными диванами, они взвихривали бурями эротические фантазии,
Хлеща их яростными флагелляциями балдахинов, плененных жестоким доминированием.
И меха утопали во влаге багряно-черных лепестков, пестревших, как кожа обсидиановых змей,
Чья чешуя переливалась блеском опала, лоснившимся наготой среди наручников и цепей;
И мистически-красная госпожа, окутанная с головы до ног в траурные, как рок, одежды,
Глумливо насмехаясь над раскаяньем, корчилась среди железных шипов и масок.
Чудящиеся в приглушенном свете кроваво-красных сеансов эротические видения
Ласкали алых свечей фантомный разврат, что превращал колдовские сеансы
В прельстительные ловушки скорпионьих игр, возбуждавшихся тлениями фитилей,
Застлавших алыми, еретическими вуалями пунцовых отблесков кромешный мрак ниш,
И изобилующие червоточинами доминирования распускались в девственной красоте,
Подобно тому как падкий раб, заключенный в темнице, лаская свои железные кандалы,
Припадает к расцветшим на коже отметинам, оставшимся от блудных поцелуев.
Как пасть разъяренного аспида, распустилась пульсирующая матка греха,
Окунаясь розеткой в мерзкие богохульства искусов и капканов,
Которые дрожали, измученные экстазами, в лицемерных спазмах,
И скованные движениями бутоны цепенели средь неземного блаженства,
Повитые плющом дьявольских объятий, засасывающих, как губы экзотических лепестков, —
Их мистерия, словно женщина с головой монстра, обволакивающая возбужденным ртом
Фаллос цветка, рождала мерзкое соитие и купалась в нем, расправляя свои темные крылья