Литания Демона

Змей, что, как демоны хитрые, прятались среди чащ пестро-ярких бутонов.

* * *

Фетиш адского жерла комнат, когда сладких коррупций черные кнуты

Оставляли алые полосы на конвульсивно пульсирующих краснотой нишах,

С надменной спесью раскрывал мучительные схватки сеансов,

Как пытки в демонических изъянах, благоволящие сгореть в святом огне.

Они лоснились кожею и гладью латексных одежд, презрев ласки могильных клубов,

Взметнувших черные сдавливания раскаленных ошейников, чьи кольца обвивали шеи

И отравляли подчинениями блестящие во мраке маски, опустившиеся ниц перед благодатью сурового приказа.

* * *

В инфернальном венце удовольствий хаос сливался с голыми телами и черными одеждами,

Связанными малиновыми веревками эфира, который, наполненный влагой садистической жажды,

Сквозил, кружил, изнемогая от еретических флагелляций, что шрамами украшали бархат пологов:

И ниши, затаив в своих блаженных недрах удовольствия, благоухали лоснящейся порослью,

Которая блестела агатовыми хвостами и заточенными наконечниками, распускавшимся

Подобно хищникам на охоте, – их жала блестели во мраке, вздыбив пунцовые острия,

И они пронизывали благодатью вульгарных клинков черные столпы мрака,

Окруженного красным сиянием, когда кафедры погружались в психоделические переливы,

Зазубрившиеся на стенах пурпурными лезвиями отражений, чьи глянцевые плащи

Обволакивали зеркала и свечи, заманивая их в матриархаты своих латексных крыльев.

* * *

Химерой в ядовитых языках пламени кровоточили сеансы,

Распускаясь блаженством черных латексных балдахинов, чьи темные занавеси

Были объяты трауром и трансом и лоснились червоточинами раболепия.

И гетеры, облаченных в латекс будуаров, ловили гипнотическую одержимость,

Когда библии и кресты, воскрешенные среди шипастых постелей,

Меркли в алой эротической полумгле, которая развращала святых и властвовала над рабами, —

Их искупления погибали среди пресыщенных вульгарностью зеркал,

Которые отражали густой мрак и психоделически красные торшеры, притаившиеся, как суккубы,

В темных углах, дабы алое туманное свечение медленно плыло сквозь конфуз

Безликих от жестоких удовольствий стен, обагренных сластью доминирований и игр.

* * *

Потонувшие в багровой луне черные вихри омрачали неистовство бурь,

Разразившись апокалипсисом грозных затмений: с кровью розы смешавшись,

Когда она медово-мускусной агонией истекала, заботясь о каждом монстре,

Что обретал поцелуи среди томной бахромы погрязшего в извращениях ложа,

Черные фигуры, закутанные в красный латекс плащей, преклонялись перед садизмом,

И харакири их пунцовых извращений кровью наполняли пульсирующий черным бархатом альков.

Он припадал к цветникам, разросшимся инструментами удовольствий и пыток,

Когда жалящие одержимостью припадки становились совершенными конвульсиями,

Огибая лоснящиеся смертью торсы своими влажными красно-фиолетовыми стеблями.

* * *

Истязание наполнялось эрекциями, благоухающими среди терний алых залов,

И порочные латексные темницы изобиловали дрожью, трепеща от спазматической красоты, —

Груды тел, распластавшиеся на бархате черных диванов, замерли,

Размякнув от экстаза, и лишь благоговейно-восторженные стоны истомы

Доносились из-под темных вуалей и одежд, разлагаясь в них непристойными мечтами

О распутных забавах, что, окутанные трауром кладбищенских кружев и садомазохистских практик,

Цвели в приглушенном свете алых торшеров, – они ласкали пульсирующие дыры ниш,

Багровыми тенями припадая к их ощетинившейся шипами броне,

И те любвеобильно задували алые свечи, купаясь в горячем воске, как в меду.

* * *

Влечения благоухали среди красных стен и черных постелей,

Приглушенных тонкой вязью вплетений, выползающих, как аспиды, из алых торшеров,

Чей красный свет изобличал греховную комнату, распускаясь в ней цветочными садами:

Черные неги их ядовитых амфор лелеяли гнет малиновых плетей, вознесенных над постелью, —

Она дурманила экзотическим удовольствием тело, связывая его змеями веревок,

Которые, как чешуйчатые хвосты, лелеяли инфернальные потенции и разрастались в них,

Дразня опасного идола и играя с ним в дьявольски изощренную игру.

* * *

В алчных будуарах богохульство струилось шелками красными, струя алые потоки

И пеленая влагу алчных гроздьев, нависающих над цветными витражами распутного алькова,

Когда иллюзия удовольствия скользила к пестрой роскоши лож, усыпанных лепестками и кнутами,

Чьи расползшиеся хвосты, как кобры, снующие гибкими туловищами по бархатным простыням,

Облюбовали наготу бедер, – их мраморный обелиск нежности кутался в вуаль укуса,

Который чернел девственным украшением на гобеленах голодных малиновых лабий.

* * *

Феномен чудовища, ублажающего красные вихри садов,

Искушал эфемерами плетущие коконы услады, которые прятались в райских негах

Подобно красноликим дьяволам, что обнажали хлысты, хищнически нападая

На алый чертог, опоясанный черными подвешиваниями и чувственными проповедями:

Экзотические молитвы проникали в храм, отражаясь чудовищным эхом от колонн,

Что убаюкивали скульптуры мрачными призывами к удовольствию,

Нависая над их гладкими торсами, точно ужасающий фетиш, окунувшийся в яркий алый свет,