Литература эпохи Возрождения

У каждого рассказчика свой мир, свой запас побасенок и историй. Их многое занимает, но охотнее всего касаются они любовной темы, занявшей такое большое место в новеллистике эпохи Возрождения. Любовь выступает в книгах Чосера и как простое плотское влечение, сопряженное обычно с плутовством (рассказы мельника, мажордома, шкипера и купца, использующего популярный скабрезный эпизод, — ср. «Декамерон», VII, 9) или даже с преступлением (рассказ врача), и как всепоглощающая страсть (рассказ рыцаря). Она испытывает человеческое благородство (рассказ франклина о верной жене, которой хочет овладеть влюбленный паж с помощью волшебства, — кстати, в повествование включен длинный список стяжавших известность стойких дев и жен, искавших в смерти спасение от позора). И приводит к счастливому браку при условии, однако, если мужчина отказывается от главенствующего положения в семье (нетрудно догадаться, что рассказ с подобной тенденцией принадлежит Батской ткачихе).

Что касается самого Чосера, то он избегает плоской морализации, характерной для средневековых дидактиков. Ведь за каждый рассказ ответственность несет рассказчик, наделенный определенными взглядами и вкусами. Автор как бы отходит в сторону и просто наблюдает за течением жизни. Любопытно, что мы даже находим Чосера среди паломников, идущих в Кентербери. Когда наступает его очередь, он принимается рассказывать о храбром рыцаре сэре Топасе, не встречая, однако, одобрения со стороны слушателей. Но, конечно, этот литературный прием, использованный позднее Ф. Рабле (автор «Гаргантюа и Пантагрюэля» вместе с утопийцами плывет к оракулу божественной Бутылки), хотя и избавлял Чосера от прямолинейного дидактизма, вовсе не свидетельствовал о том, что у него не было своего определенного взгляда на вещи. Чосер, безусловно, высоко ставил благородство и стойкость человеческого духа. Но и голос плоти ему был понятен. Он умел ценить находчивость и смекалку, даже если они нарушали нормы официальной морали, любил веселье и здоровый смех. Недаром весельчака-трактирщика сделал он главой говорливого братства паломников. Однако смех Чосера далеко не всегда безобиден, подчас в нем скрыто сатирическое жало.

Еще в «Общем прологе» не упускал Чосер случая разделаться с монахами. Эту линию продолжает он и дальше. В прологе продавца индульгенций он заставляет этого лукавого клирика с бесстыдной откровенностью признаваться, что целью его земного существования является разгульная жизнь, и похваляться своим умением выгодно сбывать шарлатанские реликвии и амулеты. Но в чем он истинный мастер, так это в красноречивых проповедях, осуждающих алчность верующих:

Руками я и языком болтаю
Так быстро, что и поглядеть-то любо.
Их скупость, черствость я браню сугубо,
Лишь только б их мошну растормошить
И мне их денежки заполучить.

(Пер. И.А. Кашкина)

И он тут же рассказывает назидательную историю о трех гуляках, которых погубило сребролюбие. Именно такие притчи обычно украшают его лицемерные проповеди. В заключение восхваляет он папские индульгенции, но Чосер дает понять, что вся эта торговля отпущением грехов не что иное, как низкий обман.

Если Чосер делает монахов действующими лицами своих рассказов, то они либо лицемерны, обманщики и сластолюбцы (рассказ шкипера), либо, подобно продавцу индульгенций, наглые демагоги, врали, чревоугодники и алчные вымогатели, готовые по миру пустить доверчивого мирянина (рассказ пристава церковного суда). С явным удовольствием сообщает автор, как был одурачен такой вымогатель. Но это еще не все. Автор включает в книгу озорное «Видение» — дерзкий вызов церковным представлениям средних веков о святости монахов. Впрочем, у святой церкви помимо монахов есть и другие испытанные служители. Об одном таком подручном викария, умеющего ловко обирать мирян, идет рассказ в книге. Даже черт оказывается гуманнее этого бесстыдного судейского крючка, готового отнять у бедной вдовы последнюю сковороду. На законном основании черт уволакивает в ад наглого вымогателя (рассказ кармелита).

Чосер осуждает порядки, при которых бедняк становится жертвой алчных стяжателей и высокомерных господ. Бедный священник в прозаической проповеди, завершающей «Кентерберийские рассказы», призывает господ «не разорять, не угнетать» «низших и слуг своих». «Не забывайте, — говорит он, — что господа происходят от того же семени, что и рабы их». То, что в средние века казалось незыблемой истиной, уже утратило для Чосера свою привлекательность. Правда, в «Общем прологе» он еще рисует привлекательный портрет храброго рыцаря, учтивого, умного, скромного, совершившего немало подвигов в далеких землях. Но в уста Батской ткачихи он уже вкладывает темпераментную тираду об истинном благородстве, в которой есть прямая ссылка на Данте, утверждавшего, «что редко от корней / Доходит добрый сок до всех ветвей».