Литература как жизнь. Том II

Почему же власти упорствовали? Воля властей венчает напор общих настроений. К властям, туда и обратно, в обе стороны, ведёт муравьиная тропа, цепочка интересов и мнений. Всякая власть, даже диктаторская, – ставленница. Сила Сталина проявилась в том, что он создал свои кадры. А кто, как один человек, поднялись в ответ на здравицу Хрущеву в том же зале, где Хрущев поносил здравицы Сталину? Хрущевцы! Консультант Брежнева, наш четвертый директор Бердников, мне говорил, что от каждого члена Политбюро ведёт на места цепочка личной взаимозависимости. В годы перестройки из-за кулис маршем демократии дирижировали горбачевцы, затем приступила к большому грабежу ельцинская разветвленная «семья». Что при Сталине, что после Сталина, в хрущевские и последующие времена, высшее руководство руководило голосами и прислушивалось к идущим снизу голосам. С романом Пастернака творилось то же самое, и Сурков оказался в положении бродяги Чарли. Помните попытку смешного человечка влезть в переполненный трамвай? Неудержимая толпа вносит, а затем, хочет того человечек или не хочет, выносит его из битком набитого вагона. Главу писательской массы несла волна завистливой ненависти к получившему наипрестижнейшую премию.

Со временем стало известно, что принявший решение о запрещении «Доктора Живаго» Хрущев романа не читал, как не читал и Альбер Камю, выдвинувший Пастернака на премию. Но и Никита Сергеевич, и Альбер Камю прислушивались к тем, кто читал. В хрущевском окружении читал не один Сурков. Это не оправдывает ни Суркова, ни Хрущева, однако дает представление о том, что происходило: каждый из причастных преследовал свой интерес под знаком охраны нашего отечества от идеологических врагов.

«Всей этой кутерьмы не случилось бы, если бы у советских редакторов хватило разума опубликовать эту книгу», – слова самого Пастернака поставил эпиграфом к своей книге «Отмытый роман Пастернака» Иван Толстой. У него же показано, по-моему, вполне убедительно: автор романа, действуя стратегически, и провоцировал кутерьму. Не будь кутерьмы, получил бы он Нобелевскую премию? Разве что не читавшие Достоевского могут исключать такое допущение. Преследуемый поэт – вариант Верховенского-старшего, которому льстила репутация гонимого. Скандал, возбужденный «Доктором Живаго», стал политическим событием мирового масштаба. В раздувании скандала нашло себе применение несметное число людей.

Изредка говорили contra, как Георгий Адамович. В зарубежной русской печати, в альманахе «Ковчег» мне попалось его письмо, если не ошибаюсь, Игорю Чиннову, в котором по существу сказано, что слабый роман превознесли по политическим причинам. Это письмо старательно обходят молчанием, но знаток жизни и творчества Пастернака, профессор Стэнфорда Лазарь Флейшман, того не отрицал, он подтвердил, что Адамович критиковал роман не раз. Скептически высказался и Набоков, возможно, завидуя, что не ему перепало. Зато могучий хор пел pro, делая из Пастернака мученика. Кто же это? Кто понимал, что без мученического ореола и политического скандала ни славы, ни премии не видать. И те, кто попался на эту удочку, не оставив Западу иного выхода, как очередной нашей глупостью воспользоваться.