Литература как жизнь. Том II

Всю жизнь, с ранних лет, собирал книги, особую коллекцию у него составляли книги писателей-евреев, его правила коллекционирования вызывали сопротивление у евреев, не согласных с тем, кого он включал в свою коллекцию. Тоби был убежден: евреем родившись, евреем и останешься. С ним не соглашались даже члены израильского правительства, которых он знал по-свойски через своего отца и приятельские отношения с ними поддерживал, хотя одного из них назвал. .

«Головорез», – ответил Тоби на вопрос о деятеле, возглавившем правительство Израиля. «Тоби, это правда, что миром управляют евреи?» – спросил у него неутомимый правдоискатель Виталий Шенталинский. Тоби выписал Виталия в Америку, принимаясь за поиски утраченного романа Бабеля о чекистах. Шенталинский спросил, и мы услышали: «О чём вы говорите?! Банки же ещё не в наших руках!» Кто думает иначе, пусть думает, но так ответил Ирвин Т. Хольцман, человек с убеждениями, а не с конъюнктурной покорностью групповым мнениям.

Сохранение памяти о «Докторе Живаго» и поиски рукописи романа Бабеля о чекистах Тоби считал делом своей жизни. Когда Виталий Шенталинский ещё имел доступ к архивам КГБ, мы с ним могли, но не успели поговорить с сотрудником, который, согласно установленным срокам хранения, уничтожил бумаги Бабеля, сотрудник умирал от рака.

Существовала ли вообще рукопись романа или же то был один из тех случаев, о которых вспоминает Полянский: авансы, полученные под шедевры несозданные и даже несоздаваемые. Бабелю он доверял и в Бабеле он сомневался.

Тоби надеялся найти бабелевскую рукопись и ради того, чтобы обнаружить её след, оплатил хлопоты тех, кто организовал ему встречу с Александром Николаевичем Яковлевым, державшим советские архивы в своих руках. Романа о чекистах там не было. Из года в год Хольцман субсидировал конференции, посвященные Пастернаку.

Приезжавшие на конференции мои соотечественники шарахались от меня, американцы, раскланявшись, держались поодаль, посмелее подходили, чтобы вежливо выразить недоумение, как же оказался я среди апологетов Пастернака. Им я напоминал, что господин Хольцман, оплативший конференцию, обрисован в книгах о библиомании, и заглавия говорят, о ком написаны эти книги: «Возвышенное умопомешательство» и «Среди благородных безумцев»[168].

Тоби настоял, чтобы я присутствовал при его разговоре с родственником Пастернака, приехавшим на конференцию из Англии. Хольцмана интересовал вопрос, нельзя ли занести Пастернака в еврейские поэты. Перед этим конфиденциальным разговором я ему с глазу на глаз сказал: если Пастернака признать еврейским поэтом, то кафедру русской литературы (которую Тоби поддерживал) придется упразднить. Мне показалось, что мистер Хольцман то ли не слышал, то ли не понял моего ответа, и я стал повторять сказанное. На самом деле Тоби всё схватывал на лету. Он взглянул на меня прищуренными глазами стрелка и выпалил: «Мне все ясно».

Преданность Бабелю и Пастернаку не мешала Хольцману относиться без иллюзий к оборотной стороне их литературной славы. Да, соглашался Тоби, Бабель смотрел расстрелы, это – сбор творческого материала. Хольцману была свойственна вера в факты, их невозможно замалчивать и надо называть своими именами. Раз уж есть среди литературных явлений неудобочитаемые писатели, Тоби их коллекционировал, но признавал: «Читать их нельзя». Тоби отправляется на Дон или разыскивает утраченный роман о чекистах, поскольку существует симметрия писательских величин: Шолохов

– Фолкнер, Хемингуэй – Бабель. Он не признавал самоопределений, его герой Пастернак не был ни русским, ни советским, ни антисоветским, он для него был еврейским писателем. Столь же своеобычной была у него оценка событий на Ближнем Востоке: выиграна война – и всё, однако победителей он называл, как они того заслуживали.

На конференции в Стэнфорде, посвященной Пастернаку, которую Хольцман субсидировал, Иван Толстой делал доклад о том, что слава «Доктора Живаго» – достижение ЦРУ. На той же конференции Иван зачитал доклад Бориса Парамонова (тот не смог приехать). После парамоновского разгрома моя речь звучала панегириком.

Издания докладов Тоби уже не контролировал. В опубликованный сборник, куда вошли доклады, заслушанные на конференции, мы, трое антиномистов, не попали. Это напомнило мне отбор материалов для печати у нас согласно принципу партийности при наличии только одной партии, и я послал составителю сборника поздравительное письмо: «С коммунистическим приветом!»

После лекции об Анне Ахматовой