В университетские годы, когда Коля стал, хотя и ненадолго, зятем Хрущёва, мы трунили над ним, говоря, не пора ли ему быть директором Института экономики, ведь другой зять уже руководит второй из крупнейших наших газет. Великосоветский брак распался, однако сохранились элитные связи и элитарный взгляд на вещи. Предлагая безработицу как средство оздоровления нашей экономики, Коля едва ли сомневался в том, кого не станут увольнять.
Раскрылся Николай Шмелев в романе, который поручили мне читать для писательской Приемной Комиссии. В романе содержалась исходная самооценка:
Другой позиции придерживался ещё один мой приятель, писатель и редактор «Сельской молодёжи», Борис Ряховский. «Горбачёв, – сказал мне Борис, – плясал под дудку Медунова». Находился, значит, под каблуком у всесильного краснодарского владыки, капитана нашей теневой промышленности. На вид враги или во всяком случае соперники, Горбачев с Медуновым на самом деле заодно, такой ход мысли, не принятый в те времена, подсказал мне Борис: борьбу с коррупцией Горбачев ведёт выборочно, чтобы узаконить грабёж государственной собственности для своих, и кто не поддался одно-сторонне-разоблачительному промыванию мозгов в пору гласности, тому горбачевское двуличие должно быть очевидно. Любитель голубей Ряховский, принимая мой материал о лошадях, обычно говорил: «Что для тебя лошади, то для меня голуби». Для меня лошади – мои «пампасы», реакция на поношение прошлого. Борис был из литературной группировки менее известной, чем «деревенщики», но тоже взыскующей правды и собиравшейся сказать слово даже ещё более радикальное. Горбачевский пляс под дудку медуновскую Борис привез из Ставрополья. Опять слухи, местные, из первоисточника, но следует узнать наверняка, как плясал: фигурально, буквально или же, быть может, так и этак? Танец, если помните, служил у нас символическим актом сервилизма. Кинопленка сохранила пляс приспешников Сталина. В исповеди «Разрыв с Москвой» Аркадий Шевченко, по домашнему близкий к высшим кругам, на правах очевидца дал красочную картину: Хрущев заставляет своих сподвижников чесать в присядку. Так плясал или не плясал Горбачев, как того хотел Медунов?
Не зная ответа, нельзя распутать цепь событий, и я надеялся получить ответ на этот вопрос у советологов. А они вопроса и не ставили! В «Советской мафии» Ваксберга прочёл я о связи Медунова с Брежневым, однако ничего, кроме стандартной версии всё той же «борьбы с коррупцией», в книге юрисконсульта Союза писателей не содержалось.
О коррупции мы, сотрудники ИМЛИ, уже были наслышаны. Рядом с ИМЛИ помещалось исследовательское учреждение. Есть ли оно сейчас, не знаю. У них, подчиненных МВД, не было вывески, у нас, занятых проблемами академическими, была, поэтому к нам нередко, увидев слово «Институт», врывались командированные, однако не по литературной части. Наши секретарши-красавицы адресовали их по-соседству, но обознавшиеся дверью уходить не спешили, привлеченные непреодолимым магнитом.
Мы знали, кто находится рядом с нами, поддерживали добрососедские отношения, оттуда приходили люди в милицейской форме и выступали перед нами. «Должен со всей ответственностью заявить, что коррупции в нашей стране не существует», – говорил оратор в чине генерала милиции. Освещал он проблему, исходя из словарного определения: «Коррупция – преступность, связанная с государственными структурами». А кто сказал, что государственные структуры у нас коррумпированы?