Литература как жизнь. Том II

В хорошем переводе хорош язык перевода: воссозданные Жуковским баллады Вальтера Скотта или элегии Грея и Голдсмита, «Вечерний звон» Ивана Козлова, «Песнь о Гайавате» Бунина. Верность оригиналу важна постольку, поскольку не искажен общий смысл оригинала, оттенки же оригинала передать невозможно, выразительное и важное в оригинале остается непереданным даже хорошим переводом. Чуковский и Маршак передавали переводимое. Поэтому нам кажется, будто их переводы не только прекрасны, но даже и лучше оригиналов – для нас, путающих впечатление от перевода с пониманием оригинала. Ни передать, ни почувствовать всех достоинств оригинала иностранцу невозможно, а переводы часто передают не те достоинства, что отличают оригинал, и содержат достоинства русского языка, каких в оригинале быть не может. О шекспировских сонетах и стихах Роберта Бернса, как перевел их Маршак, Морозов говорил: это факт русской поэзии. Педанты указывали Маршаку, чего нет в его переводах в сравнении с оригиналами, но благодаря этим переводам Шекспир-лирик и поэт Роберт Бернс усвоены русскими читателями. У Маршака в переводах шекспировских сонетов и стихов Бернса создан на русском языке выразительный образ иностранных произведений.

Русский переводчик, поляк Николай Славятинздесьский, если хотел передать, насколько непереводим оригинал, создавал подстрочник, например, «Прогулки» Шиллера:

Необозримая даль разливается передо мною,
И, голубея во мгле, мир замыкает гора.
Там, внизу, у подножья горы, ниспадающей круто,
Зеленоватый поток зыблет свои зеркала.
Воздух вокруг меня беспределен; на небо взглянешь —
И помутится в глазах; в бездну заглянешь – замрешь…
В чуде случайностей ищет причины закономерной,
Хочет явлений хаос в стройность и мир привести.
Буквами в голос и плоть облекаются мысли немые,
И говорящий листок с ними плывет сквозь века.
Тает туман заблуждений пред взором, широко раскрытым…
И под одной синевой и по одной мураве
Бродят совместно с близкими также и дальние роды.
Видишь – сияет светло солнце Гомера и нам!

Этот поэтический поток сознания не уложится ни в какой наилучший перевод, и хороший перевод «Прогулки», какого пока нет, будет другим произведением.

Переводы священных текстов на современные языки – пересказы, которые подверглись неоднократной редактуре и просто искажению, что установил ещё Ньютон, а затем и Толстой. Оригиналы невразумительны, переводы, которые мы принимаем за первоисточник, упорядочили текст, прояснили и, разумеется, изменили смысл оригинала.

Переводом Корана занимался ориенталист, академик Крачковский, им сознательно создан подстрочник, так что не знающие оригинала могут представить себе непонятность текста, в оригинале рассчитанного не на разумное понимание, а на мистическое постижение. Мы, говорил Фаддей Зелинский, не понимаем языка рыбаков – первых христиан, не понимавших, а постигавших озарением, что им вещал Учитель.

У Жуковского» «Одиссея» и «Илиада» «трансформированы», «архаическая простота оригинала» передана «средствами русской метрики», отличающейся от гомеровского гекзаметра[246]. Иными словами, русский Новый Завет это не Завет Иисуса Христа (в чем убедился Толстой, когда смог прочитать подлинник), перевод Гомера – не Гомер, однако производит впечатление гомерическое на нас. Сделанные Констанс Гарнетт переводы прозы Тургенева, Толстого, Достоевского и Чехова оказали воздействие на целое поколение писателей англоязычного мира, но сравнивая эти прекрасные переводы с русским текстом, видишь, сколько же осталось непереданным. Набоков назвал перевод «Анны Карениной», сделанный Констанс Гарнет, очень плохим, это, вероятно, потому, что сам он делал не переводы, а подстрочники, причем, плохие подстрочники.

Желая внушить русским читателям, насколько Шекспир не то, что о нем думают, Иван Александрович Аксенов взялся перевести шекспировских современников так, чтобы нашему читателю стало понятно: шекспировские современники – не наши современники. Но у нас в семнадцатом веке не существовало подобающего языка, чтобы передать язык шекспировский. Аксенов стал изобретать такой язык, и результат – невразумительность и косноязычие. Из школы Аксенова как переводчики вышли Анна Радлова, Михаил Лозинский и Борис Пастернак. Аксеновскую школу громил Чуковский, досталось от него и Радловой, и Лозинскому, о переводах Пастернака, не считая одного краткого комплимента, Дед Корней красноречиво молчал.