Литература как жизнь. Том II

Одна из причин нетребовательности, как в советской торговле, ограниченность выбора: что выбросили, то и берите, не нравится

– другого нет и не будет. На встрече с книголюбами, где я решился сказать, что хорошо написанных книг сейчас нет, в ответ я услышал: «Вы – пигмей, а мы знаем, что хорошие книги есть, но мы их достать не можем!»

Последнее из посланий Джона Симмонса была рождественская открытка, стилизованная под страницу из старинной книги: тщательно подобранный предмет. Никогда английский русист не выражал желания приехать в нашу страну, очевидно, зная, что дорога ему заказана. Когда в Иностранном отделе Академии Наук я попробовал о нём заговорить, мне было сказано: «Вы, видно, не знаете, кто такой этот Джон Симмонс». Позднее я кое-что узнал. В Англию на стажировку съездила сотрудница ИМЛИ Алла Павловна Саруханян и привезла мне привет от Джона Симмонса, а увиделась она с ним в Оксфорде – в компании с Исайей Берлиным.

Редкостный Хардисон

«Логика похожа на ковер, положенный над пропастью».

Профессор О. Б. Хардисон.

Светлая вспышка – впечатление от первой встречи в конце 70-х. Место встречи – Шекспировская библиотека Фолджера, а находится хранилище шекспировских изданий рядом с Библиотекой Конгресса в средоточии официального Вашингтона. Если же принять во внимание и время международной напряженности, тогда тем более неожиданным будет выглядеть демонстративное радушие со стороны важной персоны.

Вызвано лучезарное приветствие было не моим появлением, а именем автора и названием книги, которые я упомянул: «Иллюзия и действительность» Кристофера Кодуэлла. Словно услыхав пароль, директор крупнейшего культурного учреждения, расположенного в центре американской столицы, протягивает мне руку и произносит: «Считаю лучшей книгой о художественном творчестве». Положим, я так не считаю, хотя писал к переводу этой книги предисловие, но директор Шекспировской библиотеки, профессор О. Б. Хардисон

– лицо, признанное в американских государственных кругах, подчиненная ему Шекспировская библиотека основана управляющим нефтяного концерна «Стандард Ойл», хотя и считается негосударственной, но точно так же негосударственными являются институты и фонды Рокфеллера или Форда, субсидирующие и формирующие американскую государственную политику. И этот Хардисон восхищается коммунистом, героем Гражданской войны в Испании!

Сейчас американцы то и дело упоминают слово ценности, а мы им следуем, вольно обращаемся с терминами, чтобы не сказать – толкуем неправильно. Пока не попали мы под американское понятийное влияние, у нас и слова такого в обращении не было. Ценности – не традиции, а как раз отличное, даже противоположное традициям, традиции объяснимы, ценности – иррациональны: люди действуют согласно со своими ценностями, нарушая традиции. Мотивы пристрастий, поступков и смысл высказываний, которые трудно объяснить, и есть нечто ценностное. Поэтому неправомочно говорить, как говорят, упрекая друг друга: «Это не американские ценности». Почему же не американские, если присущи американцам? В пределах общей, национальной традиции уживаются и конфликтуют несовместимые личные ценности.

Профессор Хардисон, соредактор Принстонской энциклопедии поэтики, где среди прочих терминов трактуются «ценности», восторженной оценкой эстетика-коммуниста заявил о своих ценностях подобно тому, как Томас Эдисон, консерватор по убеждениям, издавал и пропагандировал глашатая революции Томаса Пейна, которого Теодор Рузвельт назвал «ничтожным, грязным безбожником» (неблагодарность со стороны политического деятеля, ставшего президентом государства, название которого предложил этот «ничтожный безбожник»). Изобретателю Эдисону революционер Пейн был близок как механик, по ремеслу, эстетик-коммунист Кристофер Кодуэлл пришелся по душе профессору Хардисону, хотя тот же Кристофер Кодуэлл не нравился марксисту Лифшицу. Михаил Александрович отнес его книгу к вульгарной социологии, а самого Кодууэлла причислил к новой-левой, одному из вариантов псевдомарксизма периода распада классической марксистской традиции. Все эти оценки – в разных ценностях. О ценности разбивается всякая строгая система, так сама логика, согласно профессору Хардисону, подобна хождению по ковру, прикрывающему бездну[251].

В дальнейшем встречи с Хардисоном, хотя их было немного, оказывались очередной вспышкой, сигналом союзничества. Читая лекцию в Университете Нью-Йорка (частном), где его собрались слушать как оракула, он взял и выразил ко мне благорасположение, будто я его лучший друг, а ведь шла холодная война. В книге