Литература как жизнь. Том II

Почему же облеченный высшим доверием офицер-патриот отказался от блистательной карьеры и бросился в пучину неизвестности и неустроенности? Иван Турчанинов, происхождением донской казак, был причастен к той вольности, что отличалась верностью Батюшке Царю, но сопротивлялась всякому посягательству той же царской власти на казацкую независимость. В романе Борщаговского обрисована фигура врага неделания, пережившего и победу и катастрофу. Человек больших дарований найти приложения своих сил на родине не смог, а в эмиграции, хотя и похороненный с воинскими почестями, бригадный генерал, назначенный самим Линкольном, герой Миссионерской высоты, где он вел солдат в штыковую атаку, всё-таки не нашел признания и скончался в больнице для бедных. Почему? Постиг Турчанинова двойной посмертный удар. Американцы о нем, русском, умалчивали в годы холодной войны[240], а его новороссийские соплеменники в названии русский видят попытку отнять у них казачьего героя. Что ж, уточню: донской казак, русский офицер, у которого слова не расходились с делом[241].

Столпы английской сцены

«Критики писали о его мелодическом голосе, грации, безукоризненной технике слова, об ирвинговском благородстве… Со старыми днями театра Гилгуда связывало многое».

А. В. Бартошевич. Шекспир. Англия. ХХ век. Москва: «Искусство», 1994.

Когда Джон Гилгуд приехал к нам, он озадачил своим желанием поехать в Литву. Оказалось, он – литовец, Гялгудас. Наши завзятые театралы сравнивали его с Качаловым, в нем видели актера, отвечающего представлению о сценическом властителе дум: гармоническое сочетание голосовых и внешних данных с контролируемым темпераментом. На сцене филиала Художественного театра в сольном спектакле «Век человеческий» Гилгуд читал шекспировские монологи, в том числе, конечно, «Быть или не быть». Действительно, подобно Качалову, выступавшему в поздние годы со сцены с чтением стихов, английский актер-ветеран прочел знаменитейший монолог так, как надо читать, передавая смысл музыкой слов. От себя он добавил, что в этом монологе сказано все, что можно сказать о проблемах, возникающих перед каждым из нас. В пьесе монолог произносит человек не старше тридцати лет, маститый мастер в те же строки внес выношенную мудрость преклонных лет.

После представления собрался я пойти за сцену и напомнить именитому исполнителю о нашей встрече в Стрэтфорде, на Шекспировской конференции. Тогда при разговоре в кулуарах стал я Гилгуда уговаривать приехать к нам именно с этой программой – из монологов. «Нет, – отвечает, – хочу приехать со спектаклем». Он репетировал Отелло, едва ли его роль. Действительно, спектакль потерпел провал, Гилгуд приехал с представлением одного актера. «А что я вам говорил?» – репетируя про себя заранее приготовленную фразу, шёл я за кулисы. Смотрю: туда же прямо передо мной направляется заместитель министра культуры, который раньше был директором Гослитиздата, и я с ним однажды поругался. Торжество под девизом «А что я говорил?» пришлось отменить.

С «Отелло» приехал Лоуренс Оливье, но прежде в Доме Актера состоялся просмотр фильма «Гамлет» с ним в главной роли. Первое же появление Оливье на экране публика профессиональная встретила хохотом. Сразу я не понял, над чем смеются, потом до меня дошло: смеются над нашим «Гамлетом», в фильме Григория Козинцева с Иннокентием Смоктуновским усмотрели плагиат английского фильма.

Тот и другой фильм меня разочаровал, но подозрение в заимствованиях было, по-моему, несправедливым. Плагиата не нашли даже англичане, козинцевский фильм расхваливал Сноу, и мы с ним поспорили. «Вы просто завидуете чужому успеху», – сказал Сэр Чарльз. Нет, «Гамлет», когда мы спорили, был для меня трагедией моего возраста, выражением peevish opposition, «упрямого противоречия» (подстрочник Морозова)[242], поэтому фильм Григория Михайловича не понравился мне из-за манерной вялости Смоктуновского. Теперь, когда отшумели возрастные страсти, смотрю фильм и вижу: старательно сделанная картина, ярок Михаил Названов, партнер моей тетки, он своей импозантностью вносит баланс в соотношение персонажей, положительных и отрицательных – у Шекспира те и другие значительны, что соблюдается редко. Клавдий-Названов делает понятной супружескую измену Королевы-матери. Вялость фильма идёт от перевода. Из соображений оппозиционных Козинцев взял перевод Пастернака.