–
В вашей прозе есть редкое для сегодняшней литературы качество – сердечность. Понятно, что она идёт изнутри человека, её нельзя создать искусственно. Но именно сердечность способна подвести читателя к катарсическому переживанию, что уже тоже в диковинку. А ведь, если вдуматься, художественный текст во многом и создаётся ради духовного очищения и пишущего, и читающего. Трудно ли пишете, и как происходит этическое наполнение пространства произведения: есть какие-то изначальные идеи, которые необходимо донести до читателя или содержание нарастает по мере написания, помимо задуманного объёма?– Не уверен, что все художественные тексты создаются с видами на духовное очищение читающего. Какие-то создаются с другими – и часто противоположными – целями: уязвить, эпатировать читателя, обескуражить, напугать, заставить задуматься. С самим пишущим ещё сложнее, намешано там бывает такого, что лучше и не лезть. Хотя романный канон подразумевает, конечно, и катарсис, и рецепт очищения. Но только лишь к сердечности, вообще к писательским интонациям я бы воздействие текста не сводил. Можно писать с доброй долей иронии, удерживая эмоции на коротком поводке, – и с не меньшим успехом добиваться желаемого катарсиса.
Я не так много написал. Посмотрим, что будет дальше с сердечностью. Было бы интересно разнообразить стиль, менять интонации.
Пишу трудно. Многое выбрасываю. Изначальные идеи, разумеется, складываются на начальной стадии. Но в процессе написания многое может и добавиться, и уточниться. Для меня это способ проживать жизнь. Зафиксировать, пережить глубже и полнее. Отменить, переиграть – почему бы нет. Преодолеть одиночество. Есть даже некий страх: вот не буду писать и жить по-настоящему перестану.
–
Все русские романы, по сути, об одном: о невозможности человека чувствовать себя счастливым. Что это: некая генетическая предрасположенность к страданию или вообще необходимое условие всякого творчества? Есть ли у вас счастливые герои?–
Почему – все? «Воскресение» – о христианском счастье жертвенности. «Дар» – о счастье быть одарённым. И современных книг с героями, которым дано ощутить счастье, хватает.Если расширить жанровые рамки, то автобиографический «Подстрочник» Лилианы Лунгиной – абсолютный триумф такого самостийного счастья. Это же на самом деле особый навык – уметь быть счастливым – с внешними обстоятельствами находящийся в весьма сложносочинённой связи. Героиня моего «Бета-самца» умеет быть счастливой, хотя многие ей в этом пытаются помешать. Но я бы с удовольствием выписал ещё и мужской характер, наделённый таким талантом.
– Несколько лет назад появился любопытный сборник прозы «Десятка». Можно ли сказать, что десять авторов, там собранных, в некотором смысле представляют современную литературу, хотя бы поколенчески? И если бы вы были составителем подобного сборника, кого бы вы туда добавили или убрали?
– Любой сборник более-менее известных авторов так или иначе представляет современную литературу. Кто вошёл бы в мою десятку, не могу сказать – отталкивался бы от предлагаемых текстов.
Три обязательных вопроса:
– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?