Литературная Газета, 6503 (№ 13/2015)

Мало-помалу сквозь россыпь разномастных ошибок и нелепиц (вроде белогвардейцев в 1905 году) начинает проглядывать нечто сюжетообразное. Формально речь идёт о трагедии в Одесском доме профсоюзов, но лишь формально. Ибо охотнее всего Непогодин говорит о себе, любимом. Майскому погрому посвящены две главы из девяти. Всё остальное – многопудовое околофутбольное резонёрство, р-раскатистая анафема литературным врагам, назойливые проповеди по любому поводу, перманентная склока 30-летнего недоросля с матерью и прочая скуловоротная скучища. Потому, минуя частности, обратимся с кульминации. Пока правосеки с колорадами крушили друг другу рёбра и челюсти, наш пострел везде поспел. Лирический герой по имени Веня Небеседин побывал на футбольном матче, посидел в кафе, раскидал френдам десяток лайков, мимоходом отснял побоище на планшет, выложил снимки в соцсетях и испытал чувство законной гордости:

«Он смелой поступью шагал по лужам вместе с сотнями таких же отчаянных храбрецов, готовых свернуть горы... Они унаследовали гены своих непобедимых дедов, которые, несмотря на все невзгоды, сумели отстоять Родину от фашистского нападения и заставили немцев сложить оружие. Одесские патриоты осознавали, что они носители могучего русского духа, вдохновляющего бойцов на ратные подвиги во славу Отечества».

Могу ошибаться, но пройти с боями до Берлина и рассовать фотки по фейсбукам и разным прочим твиттерам – это две большие разницы, таки да. Впрочем, патриотизм Непогодина универсален, поскольку проявляется в самых неожиданных местах. Преимущественно за столом:

«Ты сварила красный борщ!.. Мне надоело это свекольно-помидорное варево!.. Почему ты не приготовишь щи, окрошку или солянку? Борщ – это бандеровская похлёбка, а мы ведь русские!»

«Русские тефтели теперь стали митболами называть – это преступление перед традициями русской кухни и за такое надо бить по морде».

От резюме намеренно воздерживаюсь: тут, по-моему, и без меня всё ясно. Скажу лишь одно: с такими друзьями нам врагов не надо.

ВЕСНА В ПОСТМОДЕРНЕ

Ульяна Гамаюн. Осень в Декадансе. – М.: ОГИ, 2014

«Появление всех публикаций писательницы сопровождалось бурной полемикой», – предупреждает аннотация на обложке «Осени…». Уточняю: полемизировали насчёт Гамаюн единственный раз. И большей частью про отказ от премии Белкина. Скандал, по определению координатора премии Н. Ивановой, вышел псевдолитературный. А сами тексты к дискуссиям не особо располагали. Говорить-то, в сущности, было не о чем: идея, интрига и образы издохли под грузом манерных тропов. О них в основном и толковали. «Язык жеманный, на грани и за гранью пошлости», – раздражённо огрыз­нулся Ю. Буйда. Прочие единогласно объявили Гамаюн наследницей Бабеля и Олеши и на том успокоились. Хотя анамнез у днепропетровской жеманницы с почти набоковским псевдонимом явно другой: Элтанг, Славникова, Иличевский, Шишкин… Словом, интеллектуальная проза, которая у нас не имеет ни малейшего отношения к интеллекту. Стоит она на двух китах – оголтелом самовыражении и фанатичном самолюбовании. Оттого главная её коллизия – презентация авторского кругозора и авторского красноречия. Мандельштам в сердцах обозвал подобную манеру письма аутоэротизмом – и не ошибся.

Гамаюн, изволите видеть, к 30 годам прочла кое-что и страшно боится, что этот факт останется незамеченным. Оттого по страницам вояжирует северянинская каретка куртизанки, ковыляет булгаковский пёс с обваренным боком, бар носит бодлеровское название «Амур и череп»… Приветы от прочих классиков, от Брюсова до Кафки, также налицо. По прочтении не остаётся ничего, кроме тягостного недоумения: это, простите, о чём? а главное, зачем? Сформулировать идею затрудняюсь – впрочем, она и для авторессы второстепенна. У Гамаюн другие задачи: обозначить круг своего чтения и увесить всякую фразу гирляндами пёстрой мишуры.