Литературная Газета, 6558 (№ 27/2016)

Мы с бешеной скоростью на мотоциклах мчимся по Берлинской автостраде. Убегают назад бетонные плиты, трассы, разделённые желобками температурных швов.

Мы мчимся, упоённые быстрой ездой. Тугой упругий ветер жмёт на лицо, шуршит в ушах. Солнце тусклым огненным шаром низко катится над самым горизонтом, озаряя слабым мертвенным жёлтым светом зыбкую окрестность.

Мы несёмся почти впритирку. Володька с прямой высокой горделивой посадкой летит впереди всех, Мишута – на полколеса сзади и справа от Володьки – мчится свободно, развалисто держа своё стройное тело на мотоцикле, я на своём «мустанге» – чуть поотстав от Володьки и Мишуты.

Я вижу невозмутимую широкую добрую улыбку Мишуты, означающую: «Мы вместе! Аллес нормалес!» У него сзади на багажнике неясно вырисовывается чьё-то очертание, и я с удивлением узнаю в нём Полину, она машет мне платочком. Но как она здесь оказалась, если ни Мишута, ни Володька о ней ничего не знали?

А за спиной у Володьки на заднем сиденье я отчётливо вижу красивую, с великолепной фигурой женщину, обнявшую его за талию, которой Володька улыбается своей необыкновенной улыбкой и что-то говорит. Она оборачивает ко мне лицо в тёмных очках, и я с ужасом узнаю в ней Аделину.

При виде её я дико кричу: «Атанда!!! Берегись, Володька!!! Атанда!!!», чтобы предупредить его, что Аделина вовсе не королевская женщина, а обыкновенная заурядная дрянь, сучка, профура, способная в любую минуту предать его, как вероломно предала тогда, в последние дни июня сорок пятого, уехав, сбежав воровски в Вену, в Южную группу войск с молодым тридцатилетним подполковником, командиром авиационного полка.

Я врубаю четвёртую скорость, весь подаюсь вперёд, но догнать их не могу. «Мустанг» трясётся в какой-то нервной горячке, руль пропал, мотоцикл кренится на сторону, я догадываюсь – отвалилось колесо, и если я не смогу подрулить к обочине, меня перевернёт и бросит в кювет.

Я неистово кричу, но они, ни разу не обернувшись, будто не слыша, постепенно ускользают от меня за линию горизонта. И ни шума мотора, ни одного звука…

Они уходят от меня, молоденькие, как молоденькие лейтенанты, у которых всё ещё впереди. Мальчишки! Щенки желторотые!

Я остаюсь один, совершенно один на обочине… От отчаяния и досады я вновь и вновь кричу им вслед и просыпаюсь от собственного крика…

Этот сон с некоторыми незначительными вариациями я вижу уже пятое десятилетие. Постепенно отхожу ото сна и возвращаюсь в действительность, с горечью и болью сознавая, что я страшно одинок в этом огромном, странном и непостижимом мире, где все мы временные, преходящие, бессмысленно суетные люди…

И я снова в бою, и как тогда, в далёкой юности, монетка вращается на ребре, и до последней секунды неизвестно, как она ляжет и что тебе выпадет: орёл или решка?..

Время моё прошло… Годы мои на исходе… Жизнь моя на исходе…

Я устал от мучительных, томительных, изнуряющих ночных встреч с войной и юностью. Я устал от действительности, от нескончаемой суеты существования, беспросветной пошлости и демагогии, унижающего бытия, от одиночества и различных нарастающих недомоганий, чертовски устал от самого себя, устарело-нелепого и никому в этом мире не нужного.

Оглядываясь на прожитую жизнь, я с грустью понимаю, что самыми светлыми в моей жизни оказались те далёкие весенние дни сорок пятого года.

Может, потому, что годы войны пришлись на юность, лучшую пору в жизни мальчишек моего поколения, когда мы были молоды, девственно чисты, здоровы и верили, что так будет вечно, и цветы ещё одуряюще пахли цветами, а не химическими удобрениями всепроникающей современной цивилизации?

Может, потому, что война с её ежеминутным дразнящим ощущением опасности, со скупыми радостями фронтовой дружбы, с жизнью, полной физического действия, более всего сблизила людей, и каждый не только ощущал, но и был частицей своего Оте­чества?

Может, потому, что на войне, теряя друзей и близких, мы впервые ощутили боль невозвратимости и осознали в полной мере ценность каждой человеческой жизни?

Может, потому, что это был поистине звёздный час, когда с таким трудом завоёванный мир лежал у наших ног, суля впереди долгую жизнь, любовь к женщине и счастье бытия?

Может, потому, что в то короткое время, как ни в какое последующее, ценились честь, отвага, мужество, совесть, человеческое достоинство и дружба?

Может, потому, что каждый из нас, фаворитов судьбы, казалось, персонально держал бога за бороду, и хотя на маршальские звёзды мы из деликатности не замахивались, однако полковничьи и генеральские нам в недалёком будущем представлялись разумеющейся реальностью, поэтому в снах оба – Володька и Мишута, молоденькие лейтенанты, без единой морщинки, ибо время не властно над ушедшими за горизонт – навсегда стоят рядом со мной, и ничего с этим не поделаешь!