Литературная Газета, 6558 (№ 27/2016)

Но в памяти эти события возникают совместно: рядом с пьянящим, весёлым, безумным маем следует июнь, и я вижу, как все мы, сильные, безупречные не только в анкетах, но и в жизни, благополучные, без каких-либо угрызений совести, не преступив закона, не раздумывая, загнали в петлю своего обездоленного соотечественника и собрата – Павлика Зайкова.

С годами, казалось, вроде должно было бы забыться, ан нет! С годами ничего не забылось, я вижу их во снах – подполковника Полозова, Астапыча, мерзавца майора Гаврилова, себя (какой же правильной благополучной обезьяной, какой бездумной скотиной был я тогда!), Павлика, читающего нараспев стихи Есенина, и Эльзу Треншель, беременную, идущую вперёд с большим животом, и просыпаюсь в испарине, осознавая: «Это я, я это сделал!»

И до последнего часа будет стучать в моё сердце запоздалое раскаяние: «Моя вина! Моя вина!!! Моя огромная вина!!!»

ПубликацияРаисы ГЛУШКО

Толпа метавшихся метафор

Толпа метавшихся метафор

Литература / Литература / РВАНОЕ ВРЕМЯ

Мнацаканян Сергей

Фото: Александр КАРЗАНОВ

Теги: литература , литературоведение , эссе , Антокольский

Несколько штрихов к портрету Павла Антокольского

С Павлом Григорьевичем Антокольским я подружился, когда мне было чуть за тридцать, а ему семьдесят четыре года. Конечно, когда я говорю о дружеских отношениях, я делаю это с поправкой на разницу в возрасте. Он чувствовал себя, как и положено истинному поэту, молодым, несмотря на возраст и горечь житейского опыта, а я никогда не забывал, что он реальный классик современной литературы семидесятых. Может быть, классик второго ряда, но первого ряда в те годы в советской поэзии уже не оставалось... Впрочем, сегодня нет даже третьего ряда. Сам Павел Антокольский пришёл в эту современную литературу как бы из прошлого века, с досоветским образованием и досоветской мерой вещей, он сразу вошёл в круг великих имён, ему посвящали стихи русские гении двадцатых годов

Невысокого роста, сухой, подвижный, с мощной, вырезанной из дерева тростью, скорее посохом, украшенном резным набалдашником, с лысым черепом, покрытым пигментными пятнами, Павел Григорьевич резко выделялся из тогдашней цедээловской толпы. Чем? Наверное, своей естественностью, относительной независимостью, великодушием. Как я потом увидел, он прощал обиды – и вовсе не мелкие, а подчас на грани жизни и смерти.

Он пришёл в советскую литературу из актёров – и навсегда сохранил любовь к театру и людям на сцене и за кулисами. Известна его юношеская дружба с Мариной Цветаевой – она посвятила ему несколько страстных стихотворений. Женой Антокольского стала известная драматическая актриса Зоя Бажанова, он сам посвящал ей стихи – и тяжело пережил её уход из жизни.

Недавно я извлёк из книжного шкафа одну из книг, подаренных мне Павлом Григорьевичем, человеком из другого времени – из двадцатых годов прошлого века, где он был молодым поэтом и актёром и писал яростные вирши. Книга эта – «Ночной смотр», изданная в 1974 году «Советским писателем». Интересно, что на титуле фамилия – чёрным, а название – красным выведены рукой самого поэта, и тем же самым почерком, но уже фломастером, теми же цветами подписан автограф «Сергею Мнацаканяну очень дружески. Павел Антокольский. 15 августа 1975». Забавно, эта книга, пришедшая ко мне по почте заказной бандеролью была заключена в грубый самодельный конверт из коричневатой обёрточной бумаги. Конверт, который смастерил Павел Григорьевич, у меня тоже сохранился. Правда, сам не знаю, зачем я его храню…

Прислал мне Антокольский и свою последнюю прижизненную книгу «Конец века». Конечно, он имел в виду не столько конец ХХ века, до которого ещё оставалось немало лет, но в первую очередь время своей жизни. Сегодня я перечитал посвящение, и оно снова тронуло меня, как в те давние годы. Интересен почерк поэта – корявый, но очень разборчивый.

А однажды маэстро прислал мне свои новые стихи. Напечатанные в мае 1975 года в «Октябре», а в июне того же года – в «Знамени», вырезанные из журналов и наклеенные на красную бархатную и соответственно на синюю переплётную бумагу. Павел Григорьевич получал от подобных самоделок большое удовольствие. Чем-то подобным занимался и Николай Глазков. Он любил мастерить самодельные открытки и рассылать их с акростихами.

Конечно, Антокольский, признанный классик русской советской поэзии, был человеком из другого мира. Наверное, более совершенного и правильного, чем тот, в котором мы жили.

А какие прекрасные стихи он писал! Какие блистательные строфы разбросаны по его книгам, причём с такой лёгкостью, что почти незаметны! Точь-в-точь как в его стихах:

Толпа метавшихся метафор

Вошла в музеи и кафе —

Плясать и петь, как рослый кафр,

И двигать скалы, как Орфей…