Литературная Газета, 6601 (№ 23/2017)

Книга Тамары Пономарёвой «Безмятежное утро жизни» состоит из воспоминаний. В первой части – эссе о довоенном детстве, в котором любовь близких и радость домашнего уюта соседствовали с трагедиями: пришлось пережить и гибель маленькой сестрёнки, и ужас надвигающейся войны. Много в книге доброго, тёплого и забавного: например, история о самовольно отрезанной чёлке или о невероятной любви к малосольным огурцам.

Есть в книге и воспоминания более поздние, из журналистской практики: например, небольшой рассказ о встрече со знаменитой оперной певицей Тамарой Синявской: «Ну что лукавить, слушая её прекрасный голос по радио, представила певицу горделивой и величавой. И даже опешила, войдя в репетиционную комнату Дворца культуры. Облокотившись на рояль ко мне спиной стояла рослая девчонка с торчащими из-под косынки бигудями и негромко распевалась».

Биография

Алексей Вдовин. Добролюбов: разночинец между духом и плотью. М.: Молодая гвардия, 2017. 298 с.: ил. (Жизнь замечательных людей), 2500 экз.

Сегодняшнему читателю имя Николая Добролюбова известно лишь по трём изучаемым в рамках школьной программы критическим статьям: «Луч света в тёмном царстве», «Что такое обломовщина?» и «Когда же придёт настоящий день?». Однако роль Добролюбова в русской литературе была гораздо шире и значительнее. Он был не только автором блестящих «критик», но и смелым, ярким публицистом, философом и острым на язык поэтом-сатириком, душой литературного приложения «Свисток», выходящего при «Современнике». И всё это – в двадцатилетнем возрасте.

Автор биографии Добролюбова Алексей Вдовин, опираясь на архивные источники, постарался максимально достоверно и объёмно воссоздать биографию яркого, страстного, раздираемого противоречиями молодого литератора.

От Карениной — к Кабановой

От Карениной — к Кабановой

Книжный ряд / Библиосфера / Субъектив

Казначеев Сергей

Теги: Ринат Валиуллин , Легкомыслие

СУБЪЕКТИВ

Ринат Валиуллин. Легкомыслие. М.: Издательство АСТ, 2017. 288 с. (Антология любви), 10 000 экз.

В наши дни, когда большинство востребованных литераторов как по команде пришло к стилю casual – стали писать в унифицированно-незамысловатом духе, разговоры о манере как-то незаметно сошли на нет. В самом деле, у кого из современных прозаиков мы найдём стремление выработать индивидуальный стиль, отличиться оригинальным языком, быть узнанным буквально по нескольким фразам?..

В 20–30-е годы ХХ века ярких стилистов у нас были многие десятки: в одном кружке «Серапионовы братья» было целое созвездие неповторимых литературных манер. Увы, нынче всё это прошло. Наши сочинители работают второпях, стараясь побыстрее пересказать придуманный сюжет, а какие образные средства будут задействованы – дело десятое.

Проза Рината Валиуллина являет пример иного рода. В отличие от писателей русских по крови, уставших от безграничных возможностей языка, он, отпрыск татарско-башкирских корней, смакует многозначность слова, заново открывает полисемию лексики, фраз и выражений, играет метафорическими смыслами.

Не буду пересказывать бесконечную словесную эквилибристику, которая, к слову, ничуть не раздражает: вероятно, от избыточности и навязчивости каламбуров автора спасает принадлежность к питерской культуре и профессия (Валиуллин по профессии – филолог-испанист). Подобное попадалось мне в прозе его коллеги по универу Андрея Аствацатурова – глядишь, в скором времени в Северной столице составятся какие-нибудь новые «серапионы».

С годами найдётся дотошная филологиня, которая проведёт подробную инвентаризацию валиуллинских словесных игр, когда, скажем, дверь уверяет визитёра, что выход всегда есть; слово «Да», произносимое в загсе, обращается в «Ад», а кабинет в Белом доме краснеет и вытягивается в овал при виде шалостей весельчака Билла. Герои Валиуллина безудержно играют словами, что, каким громким ни показалось бы это заявление, роднит их с персонажами другого Билла – Шекспира, за что того недолюбливал строгий Лев Николаевич. Соотношения муж – любовница, жена – любовник проигрываются в «Легкомыслии» (принадлежность к теории литературы не позволяет атрибутировать этот текст как роман) в трёх регистрах (терциях).

1. Актриса, перед которой стоит дилемма: переспать с режиссёром или лишиться роли, идёт на консультацию к психоаналитику, который оказывается то ли писателем, то ли потенциальным любовником. Их задушевные беседы (автор крепко держит доктора Фрейда на поводке) составляют текстовый слой «Психо».

2. Участники сетевого чата ведут непрерывный полилог о бытии любовников и любовниц, иногда обезличенно, иногда под инициалами, а в конце открывая часть своих имён. Эта часть дискурса определена как «Любо».