Литературная Газета, 6602 (№ 24/2017)

Но по проволоке шёл я. А он – висел. Почти висел. Потому что верёвка у него была заготовлена. Или ствол?

Я не помню, как остался жив. Точно знаю, что в ту ночь остался жить этот человек – он подобрел, отмяк, в конце даже чуть пошутил.

Не сказал, что готов уйти сегодня во мрак за весь час эфира. Но мы оба знали, о чём идёт речь. Я век не забуду этого стона-хрипа:

– Я больше не могу!!!

Я рисковал – когда почувствовал, что его отпускает, ставил песни – один раз точно. Что именно? «Любэ». «Напишите, сестра, напишите...»

Ленка ревела, зажимая рот обеими руками.

А я всё вёл его и вёл, и Бога молил: помоги! Мне не сдюжить... Неважно, о чём мы говорили, меня никто не учил, как держать людей на краю. Но мы с ним понимали друг друга. Может, я и рассказал ему, как был близок однажды к краю – по своей воле, а не по работе – не в Цхинвале, не под Владикавказом, мало ли где...

Как я стоял, дослав патрон, и ждал. И в кромешной этой тьме, где-то в самом углу, тлел огонёк – свеча на ветру, в лютой ночи... И я не донёс ствол до виска. А через пару недель жизнь изменилась, и то искушение осталось, как шрам. Где? На душе.

Снова новости.

Валидол. Литр воды. Пошёл второй час эфира. Он не уходил – в любом смысле. И я уже знал, чувствовал, верил – смогли, вытащили. Кто? Тот, кого я молил, и я. И сам он, конечно... Потому что настоящее одиночество – это искушение Богооставленностью. Под силу ли это человеку?

Он ушёл, я знал – не в темноту. Я поставил музыку – что-то подлиннее. Не душераздирающее, жалея тех, кто сидел в эту страшную ночь у приёмников. «Wish you were here (Как я хочу, чтобы ты был здесь)» Pink Floyd, вот что.

Честное слово, о двусмысленности названия я тогда и не подумал. Эта композиция, как первая любовь, трагичная и светлая, в которой есть и счастье, и предательство, и покаяние.

Потом были другие звонки. Мы говорили с людьми о том, что одиночество – чума двадцать первого века, что на Западе стираются в пыль города и души, а на Востоке этого нет, как нет детдомов и домов престарелых, что, если нет родственников, возьмут к себе соседи...

Что Россия – посередине, и два её орла смотрят в разные стороны, а демоны сомнений клюют нам печень, увеличенную алкоголем... И что никто, никто, никто не один, пока жива надежда. И что жить – это если не верить, не любить, то хотя бы надеяться. И всё придёт. И никогда не запоздает. Если научишься ждать.

Помню последний звонок. Женщина.

– Знаете, а я совсем не одинока. Ну, вернее, одинока, но не совсем... У меня ведь есть голуби... Кто же их будет кормить?

„Кавказский пленник“ запел в Сибири

„Кавказский пленник“ запел в Сибири

Искусство / Искусство / Театральная площадь

Лаврова Людмила

Фатима (К. Хованова) и Абубекер (А. Михалёв)

Фото: Эдуард Карпейкин (предоставлено Пресс-службой театра)

Теги: Цезарь Кюи , «Кавказский пленник» , премьера

Постановщики из трёх стран возродили забытую оперу Кюи

Красноярский государственный театр оперы и балета вынес на суд публики постановку оперы Цезаря Кюи «Кавказский пленник», не ставившейся более 100 лет.

Премьера прошла в рамках IV Международного конкурса молодых оперных певцов и режиссёров имени Петра Словцова. Главные партии исполнили победители III Словцовского конкурса и участники четвёртого, нынешнего.

Военный инженер, ставший крупным специалистом по фортификационным сооружениям и получивший звание профессора и чин инженер-генерала, а в 1890 году удостоившийся портрета кисти Ильи Репина, Кюи сочинил оперу «Кавказский пленник» по одноимённой поэме А.С. Пушкина, когда ему было всего 23 года. Либретто написал друг композитора Владимир Крылов. Премьера состоялась в 1883 году в Мариинском театре под управлением Эдуарда Направника. Дух «Кавказского пленника» близок к традициям итальянского веризма, задачами которого было «заинтересовать, растрогать, поразить». «Кавказский пленник» ставился в Большом театре, в Частной опере Мамонтова, в театрах Киева и Харькова, а на Западе – в бельгийском Льеже и стал первой русской оперой, поставленной в Европе. По свидетельствам современников, в дореволюционной России «Пленник» соперничал в популярности с балетом Чайковского «Лебединое озеро». А потом канул в Лету. И вот век с лишним спустя вновь предстал перед нами, правда, в новой версии, несколько отличающейся от оригинального произведения (музыкальная редакция петербургского дирижёра Владимира Рылова и художественного руководителя Красноярского оперного театра Сергея Боброва; либретто создано В. Рыловым по произведениям А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Л.Н. Толстого). Режиссёры-постановщики – Неэме Кунингас (Эстония) и Сергей Бобров. Сценография и костюмы Анны Контек (Финляндия).