Литературная Газета, 6631 (№ 07/2018)

Воробей внёс оживление в нашу семью. А после моего рассказа о его злоключениях все прониклись к нему сочувствием и любовью. Семья наша, надо сказать, немаленькая: дедушка с бабушкой, отец и мать, я, четыре моих брата и три сестры, словом, обычная табасаранская семья. И каждый из нас не напоказ, а искренно проявлял доброе расположение к птичке.

На второй день воробей, уже полноправный член нашей семьи, впервые чирикнул, на что средняя сестра, звонко засмеявшись, воскликнула:

– Наш Веч-Веч научился говорить!

О, какое поднялось дома веселье, даже Рукац замяукал! А воробей, словно польщённый тем, что развеселил всех, вовсю расчирикался. Все смеялись и галдели, только самая средняя сестра никак не могла понять причину охватившего всех веселья и удивлённо поворачивалась то к одному, то к другому, а когда старшая сестра объяснила ей, в чём дело, она так покатилась со смеху, аж до слёз.

Отношения между Рукацом и Веч-Вечом (неожиданно вырвавшаяся у сестры кличка так и закрепилась за ним) всех нас удивляли и очаровывали. Теперь Рукац целыми днями не выходил из дома. А ведь гуляка был ещё тот: бывало, зовёшь его, ищешь, а нет ни дома, ни во дворе. Теперь же сидит, положив белый хвост на передние лапы, и зорко следит за каждым движением Веч-Веча. Но как бы нас ни очаровывала такая картина, мы не забывали и о природных инстинктах Рукаца и его предков: когда дома никого не оставалось, хотя бы на короткое время, и на ночь, я (так как больше всего заботился о Веч-Вече) никогда не забывал накрыть коробку сверху. Не могу сказать, нравились ли наши предосторожности самому Рукацу…

По истечении недели у Веч-Веча прошло прежнее нервное беспокойство, и я освободил ему здоровое крыло. Он в своё удовольствие клевал корм, пил воду, попрыгивая, ходил из угла в угол коробки, взмахивал крылом, наверное, чтобы не забыть навыков полёта.

Живость движений Веч-Веча нравилась и Рукацу: следуя за воробьём, он тоже ходил, а то и бегал из одного угла коробки в другой. И Веч-Веч радовался ему: как только голова кота возвышалась над коробкой, воробей таращил на него свои кругленькие коричневые глазки, чирикал раз-другой и хлопал себя крылом по боку. При этом Рукац ещё выше тянул голову и дружелюбно смотрел сверху вниз…

Дней через десять, предварительно закрыв окна и дверь, я осторожно, чтобы нечаянно не навредить, освободил израненное крыло Веч-Веча и опустил его на пол. Правда, я боялся, что он сразу полетит к окну, ударится о стекло и травмирует себя. Но этого, к счастью, не случилось: Веч-Веч неспешно попрыгал к сидящему Рукацу, залез между его ног и стал под грудью. «Что он делает?!» – удивился я. Удивился, наверное, и Рукац. Когда воробей подлез под грудь, он чуть втянул живот и выгнул спину. Но Веч-Веч не задержался под грудью кота, вылез сбоку, вспорхнув, полетел к окну, сел на трёхлитровую банку с айраном и начал клювом поправлять перья освобождённого крыла.

– Ну как наш Веч-Веч? – погладив кота по голове, улыбаясь, спросил я.

Рукац, довольный, подняв нос кверху, вытянул голову, чтобы я погладил его ещё раз. Как только я это сделал, он сорвался с места, запрыгнул на подоконник, потянувшись, начал обнюхивать воробья. Но Веч-Веч, едва кошачий нос приблизился к нему, изо всей своей воробьиной силы ударил его клювом: «За кого ты меня принимаешь?!.» Рукац, не желая получить по носу ещё раз (а получил, наверное, ощутимо), спрыгнул на пол.

– Ну как, Рукац, уже не признаёт тебя Веч-Веч? – развеселился я. – Даже приблизиться не дал. Вот и уважай таких! Забыл, как ты освободил его из когтей ястреба… Теперь, когда крыло зажило, он разве останется с нами? Ему подавай простор неба и зелёные кущи…

Я говорил, гладя усы Рукаца, устраивающегося поудобнее на моих коленях, и действительно жалел, что Веч-Веч улетит от нас. Но кот растянулся у меня на коленях, словно всем своим видом говоря: «На таких обращать внимание – всегда быть на войне. Мы не из тех, кто обижает маленьких».

Дважды звонко чирикнув, словно понял меня и просил извинения, Веч-Веч прилетел и сел на спину Рукаца. Тот повернул к нему как будто озарённую улыбкой, но со скучной миной морду: «Ты, вижу, большой шалун. У меня нет охоты играть с тобой», – опустил голову на лапы и замурлыкал. Веч-Веч, кажется, его понял, спрыгнул в коробку и начал клевать зерно.

На два дня я дал Веч-Вечу полную свободу на кухне. Он радовал всю семью, хотя ни минуты не мог сидеть спокойно: чирикал, без конца перелетал с места на место. Позовёшь его, протянешь ладонь с хлебными крошками, он прилетит, сядет на ладонь и начнёт клевать. Сказать правду, во всей нашей семье только двое были недовольны Веч-Вечом: мать и моя старшая сестра, так как тот оставлял помёт на ковре, который они ткали. Каждый раз, убирая помёт, сестра сердито замечала:

– Что это такое? Нашёл место! Теперь один человек должен ходить только за ним…

– Этого нам не хватало! – возмущалась мама. – Просто издевательство! Выздоровел, так отпустите его.