Литературная Газета, 6632 (№ 08/2018)

Седые чаще тоскуют об отчей деревне. Деревня – природа. А природа не стареет. Она погибает, одолеваемая нашей индустриальностью и паразитизмом. Природа – как память: или покинет тебя, недостойного, или светом верным тебя одарит. Кто не в природе – временное и глубоко несчастное создание, ведь тяга к ней – немая надежда на совершенство, ступень к нравственному и физическому образу, выношенному тобою в потерях и ошибках, в победах твоих и поражениях.

Фёдоров различал меня из многих моих друзей и врагов, хотя врагов я не старался приобретать в дороге, но иногда они сами вырастали передо мною и надо мною, – куда увернёшь? Во время суда КПК (Комитет партийного контроля) Василий Дмитриевич приехал ко мне в Переделкино. Распечатал бутылку коньяка поздно ночью и решительно проинструктировал меня:

– Женщин тебе приписывает комитет?..

– Приписывает...

– Начисто откажись!..

– Политику гнёт?..

– Гнёт...

– Напрочь откажись!.. А женщин?.. Женщин и тебя комитетчики за ноги же не держали?.. Ну, по чарке, по чарке... Откажись, кто тебе улика? Женщины... Политика... Ну, по чарке... по чарке... Дадут пару стукачей на тебя – до гроба хватит...

Я обращался к нему только на «вы», а он путал: иногда – «ты», иногда – «вы»... А эти строки, за рулём автомобиля, на свистящей скорости, по трассе, я выхватывал из груди, обжигаясь и плача:

Прощание

                                    Василию Фёдорову

Вот и ты лежишь в земле родимой,

Навсегда суров и молчалив,

А в сибирской пойме лебединой

Реют зори, плещется залив.

Ветер сник на поле Куликовом.

И теперь в Москве не видишь ты,

Как по древним тропам Ермаковым

Прорастают красные цветы.

А в дому скрипит и плачет ставень,

Вечной мглы ему не покорить.

Ну зачем же за себя оставил

Ты меня страдать и говорить?

Свет – призванью и терпенье – людям,

Умираем здесь, а не гостим.

Нужные заветы не забудем.

Грубые обиды не простим.

Не сбегали, мы не уезжали,

Хорошо иль плохо – всё одно.

Нам нигде с тобой за рубежами

Смысла и покоя не дано.

Ведь от совести не отпереться,

В тайниках судьбы не скрыть её.

Кто стрелял в твоё больное сердце,

Тот сегодня ранил и моё.

Снова грозы даль приоросили

И над миром встала синева.

Длинные бессонницы России

Перельются в думы и слова.

Перельются, в душах отзовутся,

Тихо вспыхнут звёздами в ночи.

И к твоей могиле прикоснутся

Их неодолимые лучи.

Неужели не сохранимся мы, русские вселенцы, в чужой и своей памяти, неужели?..

Послекнижная тишина

Послекнижная тишина

Литература / Библиосфера / Писатель у диктофона

Теги: Алексей Макушинский , литературный процесс

В ней намечаются контуры новых замыслов

Алексей Макушинский – о провинциальной Европе, дзен-буддистском опыте и своём новом романе.

– Вы выросли в семье писателей, и должно быть, творческая атмосфера в доме во многом предопределила выбранный вами путь… А какие писатели и произведения оказали на вас наибольшее влияние?

– Наоборот, я это считаю до некоторой степени случайностью. Мы все рождаемся в каком-то месте, в какое-то время, в какой-то семье и среде. Но свой дальнейший путь человек выбирает сам. И важен только его личный, самостоятельный выбор. Что до влияний, то их было так много, что любое перечисление тоже кажется случайным. Мы вышли не столько из «Шинели», сколько из русской поэзии Серебряного века, продолжившейся в том пороховом и железном, бушлатном и беженском, который наступил вслед за ним. Мандельштам, Ахматова, Ходасевич – три самые яркие звезды на моём небосклоне. Жизнь прожита с их стихами и строчками. Вообще есть писатели, которых читаешь и перечитываешь всю жизнь – Толстой, Бунин, Набоков. Или – Бодлер, Рильке, Валери, Томас Манн, Маргерит Юрсенар. Можно перечислять ещё долго, так что я лучше остановлюсь. А есть авторы, которых вдруг открываешь для себя, – и вот наступает эпоха этого писателя в твоей жизни. Таким писателем лет десять-двенадцать назад был для меня В.Г. Зебальд. Таким был прекрасный, в России, кажется, ещё не открытый сербский прозаик Александар Тишма. А сильнейшее впечатление самого последнего времени – книга Маргерит Дюрас «Боль», совершенно невероятная. Ещё не знаю, как и что, но как-то и что-то обязательно напишу о ней – эссе или даже не эссе. Есть книги, требующие ответа.

– В чём, на ваш взгляд, заключается особенность жанра эссе? И чем он привлекателен лично для вас?