Читаем Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений полностью

Восемь экранизаций повести, снятых в 1960–2015 гг. в СССР, Франции, Чехии, Польше (дважды), Грузии, России (дважды) известными режиссерами (среди них Александр Борисов, Робер Брессон, Евгений Ростовский и др.) пытались разгадать мрачную тайну тех редких женщин, кому лучше умереть, чем смириться с полулюбовью или четверть-любовью под видом любви. Задача для кинематографа стояла самая что ни есть заманчивая – понять, кто она такая, шестнадцатилетняя девушка, по имени Кроткая, наиболее дерзкая и гордая из всех героинь Достоевского, которая шагнула из окошка и бросилась вниз, прижав к груди образ Богородицы.

Упала ли пелена с глаз экранных интерпретаторов повести?

Ростовщик куда более понятен: он сам выворачивает душу наизнанку. Сам признается, что разработал план ошеломления и сокрушения жены, задавив в себе живое чувство и замораживая это чувство в ней. Райские восторги он оставляет «на потом», фанатично полагая, что крещенский холод начала супружества – залог будущих восторгов. Он исходит из простой мысли – она, дескать, всецело моя и, значит, никуда не денется. Роковая, непоправимая ошибка.

Первая из экранизаций повести, созданная по меркам кинематографа достаточно поздно на киностудии «Ленфильм» режиссером Александром Борисовым[91], воспроизводит сюжет строго иллюстративно, ничего не искажая, ничего не добавляя, добросовестно показывая картины мрачного Петербурга, его черных закоптелых домов и глухих подворотен. Камера видит у одного из мрачных зданий вывеску у входа: «Принимаю вещи в заклад. 5-й этаж». Ростовщик (Андрей Попов) сыграл искренне и истово – и скупость, и жадность, и изнурительное состязание с юной девой, которую взял в жены (Ия Саввина), и ужас при виде ее еще теплого мертвого тела. Картина и начинается сразу с конца повести – героиня сидит спиной к зрителю, ни разу не обернувшись к служанке, которая ее окликнула, потом идет к киоту, берет свою икону, движется к окну (зритель все время видит только ее спину), открывает его и бросается вниз. Лицо ее деликатно скрыто от «видеонаблюдения»: выражение ярких синих глаз остается тайной, как и смысл протеста против собственной жизни. Фильм будто цитирует вопрос Ростовщика: «Для чего, зачем умерла эта женщина?» – но ответа от имени героини не дает.

Процитирую одно из недавних (2016 г.) зрительских высказываний на популярном кинофоруме: «Отвратительная порнография души и сочнейшая квинтэссенция морального БДСМ. Философия одиночества вдвоем, изощренный садомазохизм, поедание чужой жизни в отместку за испорченную собственную и тюремный каземат, отдающий смертной тоской вместо пресловутой ячейки общества и семейного гнездышка. Была ли Кроткая Кроткой? Вот главный вопрос. В этом и весь смысл, разумеется»[92].

И это действительно главный вопрос. Как и вопрос – осталась бы юная героиня при своем нарицательном имени, если бы тетки все-таки выдали ее замуж за отвратительного купца-лавочника. Терпела бы его? Смирилась бы со своей участью? Ия Саввина играет не столько кроткую и покорную, сколько отважную, честную, взыскующую правды и справедливости юную женщину, способную противостоять злу и пороку, не умеющую выживать любой ценой. Вопрос о кротости Кроткой, какой ее изображает Саввина, еще более проблематичен.

В отличие от картины, сделанной в СССР, с местом действия в Петербурге второй половины XIX века, французский фильм режиссера Робера Брессона 1969 года «Une femme douce»[93] переносит действие в Париж на столетие позже. Режиссер стремится приспособить повседневную жизнь героев к реалиям повести – Он (Гай Франжен) тоже принимает вещи в заклад и тоже, присмотревшись к одной из закладчиц (Доминик Санда), делает ей предложение. Но далеко не всё сходится: почему молодая парижанка, оставшаяся сиротой, живет у родственников на правах служанки? Ведь это уже ХХ век: одинокая молодая женщина может устроиться на работу, снять квартиру и жить своей жизнью. При этом она много читает, слушает классическую музыку, любит посещать серьезные музеи, она и мужа своего расположена любить и не скрывает это. Почему молодой красивый мужчина, владелец ломбарда, который испытывает страсть к своей хорошенькой жене, вдруг берет привычку молчать – и когда они вместе идут в кино, и когда вместе смотрят в театре «Гамлета», и когда гуляют в парижских садах и парках?

Ростовщик из повести сулил Кроткой поездку в Булонь, на французский курорт у моря, полагая, что море и солнце спасет их брак и их самих. Но Булонь гораздо ближе к Парижу, чем к Петербургу, однако даже Париж не спасает молодых людей от жестокого разлада. Муж прежде работал в банке, но что-то не заладилось, и он уволился: ситуация более чем заурядная. За что он мстит обществу и вымещает свое недовольство на жене, покупая ей кровать и отгораживаясь ширмой, хотя на самом деле каждую ночь хочет совершенно другого?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология