Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Разлад молодых французов, построенный по нотам русской повести столетней давности, крайне неубедителен: оба молоды и красивы, их тянет друг к другу, обоим непонятно, из-за чего они должны ссориться и враждовать. Этот сценарий будто навязан им режиссером, которому важно прислониться к русской повести. Герой кается в мужском непонимании женщины («Я хотел брать тебя и ничего не давать взамен»), и это неправда. Она признается, будто думала, что муж оставит ее, то есть бросит и разведется. Но Кроткая из повести, как помним, говорила совсем другое: «А я думала, что вы меня оставите так». То есть с упором на словцо «так» – вместе, но безбрачно.

Огромная разница в понимании своего положения, своего статуса и своих возможностей. Пример экранизации даже не по мотивам, а по формальным признакам, по сюжетной канве, по опорным точкам развития действия. И уж конечно, на вопрос, почему героиня бросается с балкона своей квартиры и разбивается насмерть, можно ответить только «ни с того ни с сего». Трудно увидеть в каменных лицах и статичных фигурах французских артистов мятущихся, вздыбленных персонажей русской повести, которые живут до «полной гибели всерьез».

Процитирую резкое зрительское мнение: «У Брессона нет драмы. У него нет мрачного ростовщика, женившего на себе юную деву, исполненную потаенной ненависти к новоиспеченному мужу. Брессоновский владелец ломбарда слишком молод, слишком интеллигентен, слишком хрупок, слишком француз. Слишком кроткий. Это не неравный брак. Они – одинаковы. Их отношения – это косолапая попытка сожительства двух молодых парижан-интеллектуалов, злоупотребляющих седативами. У Брессона нет “кроткой”. Доминик Санда чересчур сильная и эмансипированная. Еще чуть-чуть – и суфражистка. Нету в ней русского смиренного отчаяния… Аскетичная трагедия Достоевского сидит на актерах как седло на кобыле – она им так же близка, как мне ритуалы северо-американского племени Чероки! Кажется, Санда и Франжен вот-вот заржут в голос, схватят по булыжнику и умчатся на баррикады, сверкая пятками! История не работает в условиях сексуальной революции. Брессон хмурит брови и дует многозначительный мыльный пузырь»[94].

И еще один – «назидательный» – отклик: «Хотите экранизировать классику? Один дружеский совет: не прибегайте к услугам Робера Брессона, ибо он на деле показал, как можно эту самую классику опошлить, извратить и загубить. Думаю Федор Михайлович, по повести которого он снял фильм “Кроткая”, не единожды перевернулся в гробу и взвыл от обиды, досады и непонимания»[95].

Анонс картины «Krotka» (Чехословакия)[96] трактует повесть и свою экранизацию (режиссер Станислав Барабаш) как трагическую историю погубленной и погибшей любви, угасания чувств и угасания жизни. «Драматическая история пожилого владельца ссудной кассы (Цтибор Филчик) и его молодой и чистой жены (Магда Вашариова) позволила режиссеру Станиславу Барабашу создать своеобразный дуэт человеческих чувств, сыгранный актерами на крупных планах (фильм был снят по заказу телевидения), дуэт человеческих характеров, исковерканных “свинцовой мерзостью” буржуазной жизни»[97].

В интернет-ссылке к этому фильму есть примечание: «Редкое кино». Оно и в самом деле редкое – по своей точности и тонкости, проникновенности и пристальному вниманию к сути дела и к смыслам текста. Костюмный фильм не дублирован, демонстрируется с русскими титрами, герои живут в некоем городе (тот самый случай, когда не важно, Петербург это, Прага или Варшава), время действия и имена не изменены. Кажется, что двадцатилетняя актриса с ангельским детским личиком и огромными, как у испуганной лани, глазами, и пятидесятилетний актер грубой топорной внешности – та самая пара из повести: он с жадным вожделением тянется к ее молодому естеству, а она на первых порах пытается найти в нем покровителя и друга. Порывы благодарной любви к мужу упираются в его строгое «воспитательное» молчание и вскоре сменяются неловкой дерзостью: не успев привыкнуть к мужу, она ожесточается и отдаляется от него. Время безвозвратно упущено, они оба проходят через ад мстительной ненависти, разрыв, железную кровать и ширмы. И когда он вдруг опомнился и снова захотел любви, было необратимо поздно: ей трудно было представить, что целую жизнь придется еженощно терпеть этого жадного до телесных услад пожилого мужлана с воспитательными стратегиями. Роковые слова жены: «Я думала, что вы оставите меня так» – звучат, как последняя надежда, как молитва о спасении. Но так он не собирался ее оставлять, не для того женился на юной сироте, не для того мучил.