Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Добиваясь ее, раззадоренные мужчины убивают друг друга, совершают дикие выходки. Вронский в фильме Гулдинга падает с Фру-фру на скачках, будучи пьяным. Она не вполне владеет собой, она поддается обстоятельствам, она фаталистична и потому фатальна. В ней, пожалуй, можно – припомнив особенности лютеранских воззрений – увидеть обреченную, про́клятую женщину, безблагодатную. Она приносит страданья и страдает сама, но не может выпутаться из ловушки своей податливости. Она морбидна [болезненна] не только в подчеркнуто-хрупкой, болезненной грации, она морбидна в своем бессилии перед захлестывающей эмоцией. Ее страсть беззаконна…

Владимир Набоков пошутил, назвав проходную героиню одного романа Дорианой Карениной, с намеком на Гарбо. И вправду, Дориана Каренина, подобно уайльдовскому денди и в отличие от Анны Карениной, не начинает стареть и не утрачивает из-за этого любви Вронского. Она – Дориана, еще и потому, что при всем желании русифицировать фильм чуть ли не кокошниками, Гулдинг, а главное – сама Гарбо европеизировали роман… Гарбо не растворяется в своих персонажах, вернее – не растворяет в них своей главной роли. И смотреть следует не на трактовку актрисой Густафссон образа Анны Карениной, а на стереотипическую репрезентацию актрисой Густафссон актрисы Греты Гарбо. Это не амплуа femme fatale, это очень личная версия амплуа, продуманная, изысканная, не сводимая к некой простой сумме аналитически-очевидных слагаемых. При арифметическом действии добавляется что-то еще, чего не было дано. И сами составляющие доступны далеко не всем даже первостепенным актрисам кино. Ведь тут уже сказывается хронологический колорит: упадочнические времена шик-модерна требовали играть не столько персонажа, сколько актера, играющего эту роль. Это актер окружал зрителя иллюзией грезы, сна, а исполняемый персонаж был лишь одним из смутных, мелькающих образов сновидения. Мне снится сон, в котором снится сон…»[402].

И в самом деле, о Грете Гарбо всегда писали как об одной из самых романтических и загадочных фигур в мировом кинематографе. Актриса потрясающей женственности, томная, застенчивая, изысканная, внешне холодная и отчужденная, она завораживала своей непостижимой красотой. Перед «Анной Карениной» она снялась в немой черно-белой драме Кларенса Брауна «Плоть и дьявол» (1927, 112 мин.) в роли роковой соблазнительницы и губительницы мужчин, где она трагически гибнет сама и где ее партнером был будущий Вронский, Джон Гилберт, едва не ставший ее мужем. Грету Гарбо называли сфинксом, снежной королевой, манящей тайной, и всех волновал вопрос, что будет, когда она заговорит на экране. Но вот голос Греты Гарбо зазвучал: ей суждено было стать одной из очень немногих звезд немого кино, которая выдержала испытание звуком[403].

Спустя восемь лет после немой «Анны Карениной», благополучно пережив рождение эпохи звукового кино, снявшись в нескольких звуковых картинах, сыграв, помимо мелодраматических, и классические роли (Жанну д’Арк, Гедду Габлер, Машу в чеховских «Трех сестрах»), Грета Гарбо вернулась к «Анне Карениной» звуковой[404], чем подтвердила свой звездный статус. Она по-прежнему была необыкновенно хороша, маняще привлекательна, ее низкий голос звучал искренно, бушующая в ней страсть была неподдельна и с первых минут грозила бедой, трагедией. Правда, несмотря на прекрасные, в стиле 1870-х годов, костюмы она была совсем не похожа на толстовскую Анну, полноватую брюнетку с завитками на затылке: светловолосая, светлоглазая, с прозрачной белой кожей, худощавая, тонкая, гибкая, но по-своему неотразимая. Ее партнером, правда, был совсем другой Вронский: роман с Джоном Гилбертом был позади, в звуковом фильме Кларенса Брауна Вронского играл оскаровский лауреат 1932 года Фредрик Марч, лишенный и специального шарма, и броской мужской красоты, так что искры от этой пары уже не летели во все стороны… Нечего и говорить про Алексея Каренина: английский актер Бэзил Рэтбоун, с его амплуа «короля злодеев», сыграл жесткого соперника, холодного, зловеще неумолимого – от такого пощады не ждать.