Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Или вот — про Маяковского: «Он был трус и холуй, — рассказывал Малашкин Молотову. — Пришел в редакцию и стал требовать, чтоб ему платили не по рублю за строчку, а по рублю с полтинником, как Демьяну Бедному. Сел в кресло перед редактором и положил ему ногу на стол. А тот не растерялся: „Вон отсюда!“ Вы б видели, как драпанул Маяковский! А еще помню, как в Дом журналиста приехал Луначарский, во франтоватом костюме, в белых туфлях… Маяковский бросился к нему, извивался мелким бесом, смотреть противно…»

— А помнишь, как я защищал Павла Васильева? — спрашивает там же Малашкин Молотова. — Его поэму «Соляной бунт»?

— Я читал, — соглашается Молотов.

— А на другой или на третий день меня вызвали. Я поехал за Павлом. Его на три года осудили кирпичи класть… Книгу его рассыпали… Конечно, Павел сделал гнусность: в писательском клубе взял Эфроса за бороду и провел через зал… Уткин, Жаров и Алтаузен вытащили Павла на улицу, избили и сдали в милицию. Я тогда на даче тебе сказал: «Пушкин Инзова в Кишиневе головкой сапога ударил по лысине, ему же ничего не сделали!» Я с Павлом близко знаком не был, но ведь талантливый человек, зачем же его так?.. А когда его второй раз арестовали, я пошел к Сталину. Попросил опять за Павла. Сталин сказал: «Хулиган ваш Павел». Снял трубку и велел отпустить… А вот в последний раз я не смог его выручить.

Вспоминали Пильняка и его роман о Фрунзе. «Способный, но враждебен нам, — заметит Молотов. — У него был роман о Фрунзе, за который ему досталось. Там был намек, что Фрунзе умер не своей смертью, а по воле Сталина… Это не соответствует действительности. У них со Сталиным были очень хорошие отношения». А когда однажды к Молотову пришел Федор Абрамов, то обсудили «за глаза» и его. «Я удивился, — рассказывал Молотов, — мы незнакомы. Он меня вдруг спрашивает: „Вы верите в коммунизм?“ Я говорю: „Я верю“… Он осекся сразу, думал, что я какие-то сомнения выскажу… Он дубоватый, да, дубоватый. Но он понемногу прояснится… У него еще представления народнические. Вот жалко ему. И из-за этой жалости он готов забыть, что все это делается для того, чтобы выйти из такого положения… И шли. И вышло».

Вспоминали Пантелеймона Романова, как Горький назвал его «красным Бальзаком» (Молотов: «Посредственный. Беспартийный… Мне рассказывали, что Сталин дал указание его не издавать»). Припомнили, как Горький хотел в партию вступить, а Сталин сказал ему: «Вы нам нужны беспартийный». Прошлись по «Доктору Живаго» Пастернака (Молотов: «Книга плохая, враждебная… Автор все надеется, что какая-то свечка горит, огонек еще есть… Свеча контрреволюции…»). Осудили даже Шукшина с его «Калиной красной» (Молотов: «Картина нехорошая. Нельзя сказать, что антисоветская. Но и ничего советского. Человек талантливый. Но советского мало…»), но закончили оба тем, что признались: «Устарели мы с тобой. Мозги уже зарастают плесенью. Не знаем мы настоящую жизнь и не понимаем». И посмеялись, что вот, дескать, Хрущев на встрече с писателями сказал: «Что-то среди вас не видно Льва Толстого», а Шолохов — вот смельчак, так смельчак — бросил в ответ: «Да и среди вас что-то Ленина не видать…»

А однажды беседа закончилась и совсем грустно. «Умру я скоро, — сказал Малашкин, — что-то плохо себя чувствую, мне уж восемьдесят четвертый год, я все-таки почти на два года старше тебя, Вячеслав…» Сказал это в 1972 г. Так вот до смерти ему в том году было еще долгих семнадцать лет. И умрет он на полтора года раньше своего младшего друга и собеседника — Вячеслава Молотова.

Умрет писатель в этом доме. Уж не спросишь: знал ли он, что здесь же, по соседству с ним, была и последняя квартира сына «героя» их разговоров с Молотовым — военного летчика, когда-то командующего ВВС Московского округа и, кстати, тоже мемуариста — Василия Иосифовича Сталина. Он ведь тоже мог бы многое рассказать о прошлом и Малашкину, и особенно Молотову. Может, и рассказывал, кто знает.

Х От Хамовнического Вала до Хохловского переулка

308. Хамовнический Вал ул., 38/1 (с.), — Ж. — с 1962 по 1991 г. — поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк литературы и мемуарист Сергей Васильевич Шервинский.

Он скончался в этом доме на 99-м году жизни. Поэт, но и спутник великих поэтов, тот, кого можно назвать «добрым ангелом» нашей литературы. Защита других, помощь и «подставленное плечо» в трудную минуту, вечное желание сохранить для потомков не столько свое, сколько чужое творчество — разве это не редкость в истории нашей словесности?

Поэт, прозаик и драматург С. В. Шервинский