Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

За книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Радищев, самолично напечатавший 600 экземпляров ее на купленном печатном станке, был приговорен вообще-то к смертной казни — гнев Екатерины II был велик. В августе 1790 г. он был взят в Петербурге под арест, потом был суд и — смертный приговор. Пишут, что писатель после суда поседел в один день, а смертной казни ожидал, представьте, 43 дня.

А. Н. Радищев

«Вероятно, в тюрьме, — замечает исследователь, — к нему были применены пытки, потому что он отрекся от романа и написал покаянное письмо Екатерине». В конце концов казнь заменили на десятилетнюю каторгу и отправили в Илимск. Накануне умерла его любимая жена, а сестра ее, преемница супруги писателя, задолго до жен-декабристок решилась последовать за ним в Сибирь (на обратном пути, длинном и трудном, Радищев похоронит и ее).

Обложка книги «Путешествие из Петербурга в Москву»

Вслед за Лениным, давшим Радищеву высокую оценку и поставившим его «во главе развития русского революционного литературного движения», книгу Радищева и его творчество ввели в СССР в школьные программы. Но редко когда приводилось и приводится мнение о Радищеве лично Пушкина:

«Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а „Путешествие в Москву“ весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостью… Как иначе объяснить его беспечность и странную мысль разослать свою книгу ко всем знакомым, между прочим к Державину, которого поставил он в затруднительное положение?.. „Путешествие в Москву“ очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге, — пишет Пушкин… — Какую цель имел Радищев? что именно желал он? Влияние его было ничтожно… Все прочли его книгу и забыли…»

Радищев мечтал, пишет Пушкин, «стяжать лавры поэта…». Что ж, ныне, несмотря на категоричность мнения классика, высказанного им в 1836 г., за год до смерти, можно подтвердить — Радищев стяжал эти лавры.

Это единственный сохранившийся московский дом Радищева. Два других дома, где поэт родился (Бол. Ордынка, 69) и дом, где жил в детстве (Мал. Дмитровка, 18), ныне утрачены.

Наконец, в этом же доме с 1888 по 1908 г. жил и трудился литературовед, философ, переводчик, председатель Московского религиозно-философского общества им. В. С. Соловьева (1905–1918), заведующий издательством «Путь» (1910–1918) — Григорий Алексеевич Рачинский и его жена, дочь издателя А. И. Мамонтова — Татьяна Анатольевна Рачинская. Дом Рачинских посещали К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, А. А. Блок, Андрей Белый (Б. Н. Бугаев), Э. К. Метнер, Л. Л. Кобылинский (Эллис), В. С. Рукавишников, А. И. Мамонтов и многие другие.

79. Вспольный пер., 18 (с.), — Ж. — с 1933 по 1957 г. в коммунальной квартире — литературовед, историк литературы, переводчик-германист и мемуарист Николай Николаевич Вильям-Вильмонт (псевдоним Вильмонт), отец современной писательницы Екатерины Вильмонт. Здесь в 1931 г. у Вильмонта жил в дни расставания с первой семьей его приятель — Борис Леонидович Пастернак.

История литературы полна легенд, всяких и разных. Одна из них была рождена известным телефонным звонком Сталина Пастернаку — по поводу ареста Осипа Мандельштама, случившегося в 1934 г. О, это было оглушительное событие для Москвы и писателей. Сам Сталин — самому Пастернаку!

Н. Н. Вильям-Вильмон

Жена Пастернака, лично, правда, не слышавшая этого разговора, вспомнит потом, как все перевернулось в отношении к ним после этого звонка. «До этого, — пишет, — когда мы приходили в ресторан Союза писателей обедать, перед нами никто не раскрывал дверей, никто не подавал пальто. Когда же мы появились там после этого разговора, швейцар распахнул перед нами двери и побежал нас раздевать. В ресторане стали нас особенно внимательно обслуживать, рассыпались в любезностях, вплоть до того, что когда Боря приглашал к столу нуждавшихся писателей, то за их обед расплачивался Союз. Эта перемена по отношению к нам… нас поразила».

Разумеется, о разговоре с вождем Борис Пастернак рассказывал направо и налево. И… всегда по-разному. Якобы он «защищал» арестованного Мандельштама и «признает за ним качества первоклассного поэта», якобы просил вождя «по возможности облегчить участь его и, если можно, освободить его», и что в конце разговора сказал, что «хотел бы повстречаться с ним, со Сталиным, и поговорить о более серьезных вещах — о жизни, о смерти»… А когда Сталин сказал, что не знает, как устроить эту «встречу», поэт, опять-таки якобы, предложил: «Вызовите меня к себе…»