Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Ныне подсчитаны тринадцать версий этого разговора, их печатно изложили Шкловский, поэт Сергей Бобров, драматург Прут, Галина фон Мекк, М. П. Богословская, Исайя Берлин и возлюбленная поэта Ольга Ивинская. Наконец, в «Листках из дневника» об этом вспоминает Анна Ахматова (ей Пастернак также пересказал разговор) и добавляет: «Мы с Надей (Н. Я. Мандельштам, женой поэта. — В. Н.) считаем, что Пастернак вел себя на крепкую четверку…» И только Эльза Триоле во Франции, в газете «Lettres francaises», посчитала разговор поэта со Сталиным «порочащим» его — Пастернака.

Так вот, здесь, на Вспольном, жил давний и очень близкий друг поэта — Николай Вильмонт. Он среди всех оказался единственным свидетелем этого разговора — он был в коммуналке поэта (Волхонка, 14/1), когда зазвонил телефон. И его «мемуар», надо сказать, не часто поминают ныне присяжные «пастернаковеды».

«Помню, — пишет Вильмонт, — в четвертом часу пополудни раздался длительный телефонный звонок. Вызывали „товарища Пастернака“. Какой-то молодой мужской голос, не поздоровавшись, произнес: „С вами будет говорить товарищ Сталин“». Пастернак не поверил и бросил трубку. Звонок повторился, и боящемуся розыгрыша поэту предложили самому набрать некий номер. «Пастернак, — продолжает Вильмонт, — побледнев, стал набирать номер.

Сталин: Говорит Сталин. Вы хлопочете за вашего друга Мандельштама?

— Дружбы между нами, собственно, никогда не было. Скорее наоборот. Я тяготился общением с ним. Но поговорить с вами — об этом я всегда мечтал.

Сталин: Мы, старые большевики, никогда не отрекаемся от своих друзей. А вести с вами посторонние разговоры мне незачем».

На этом разговор оборвался. «Конечно, — пишет Вильмонт, — я слышал только то, что говорил Пастернак, сказанное Сталиным до меня не доходило. Но его слова тут же передал мне Борис Леонидович… И немедленно ринулся к названному ему телефону, чтобы уверить Сталина в том, что Мандельштам и впрямь никогда не был его другом, что он отнюдь не из трусливости „отрекся от никогда не существовавшей дружбы“. Это разъяснение ему казалось необходимым, самым важным. Но телефон не ответил…»

Так заканчиваются иные «литературные легенды». Надо ли говорить, что «дружба» между поэтом и жильцом этого дома стала после этого эпизода сходить на нет. Но Василий Ливанов, актер, чей отец многие годы дружил с Пастернаком, в своих воспоминаниях однозначно подчеркнул: «Нет никаких оснований не верить его свидетельству: репутация Вильмонта, как честного человека, безупречна…»

Это, кстати, знала, чуяла Марина Цветаева, вернувшаяся из эмиграции через пять лет. Ведь дом на Вспольном оказался почти единственным, который она посещала, очутившись в кругу «страха и даже ненависти» литераторов тех дней. Она дружила с Вильмонтом, и если у Пастернака все и позже будет хорошо: личный шофер, богатая дача и двухэтажная квартира в «писательском доме» (Лаврушинский пер., 17), то бездомная Цветаева, как раз здесь, на Вспольном, идя в этот дом, вдруг (как вспомнит шедшая с ней жена Вильмонта) нагнулась и, никого не стесняясь, подобрала с асфальта валявшуюся луковицу: «Суп сварю, — задорно сказала при этом. — Привычка. Бывали дни, когда я варила суп из того, что удавалось подобрать на рынке…»

Так заканчиваются иные «легенды» и так пишется великая история великой русской литературы.

80. Выставочный пер., 8/31 (н. с.), — Ж. — в 1940–50-е гг. — разведчик, литератор, издатель, полковник МГБ, начальник отдела МГБ СССР (1946–1947) и зам. гл. редактора журнала «Советская литература», участник похищения в Париже белого генерала Е. К. Миллера и убийства с группой С. Я. Эфрона (мужа М. И. Цветаевой) политэмигранта И. С. Рейсса (1938) — Борис Мануилович Афанасьев (болгарин, настоящее имя — Борис Емануилов Атанасов). До этого, до «командировок» на Запад, жил в 1920–30-х гг. на 1-й Тверской-Ямской, 16/23. Там, на Тверской-Ямской, получил первое жилье эмигрант из Болгарии, член компартии, сначала слушатель Академии комвоспитания, а затем научный работник, преподаватель Коммунистического университета им. Якова Свердлова Б. М. Афанасьев. В 1932 г. его пригласили на работу в иностранный отдел ОГПУ, после чего он получает направление на нелегальную работу сначала в Австрию, а с марта 1936 г. — в Париж.