Литературное досье Николая Островского

Довольно обеспеченное и сравнительно счастливое детство Николая Островского в семье торговца спиртным довольно скоро кончилось разорением семьи, и началось тяжёлое трудовое отрочество, когда двенадцатилетнему парнишке пришлось идти на работу и лишь время от времени находить возможность для продолжения учёбы. В эти годы уже схватывает цепкими пальцами болезнь, так и не отпустившая до конца дней. Началось с водянки колен, затем явились долгие месяцы тифа, выпотной синавит коленных суставов, а проще, туберкулёз укладывает в больницу – медико-механический институт, вывихнута правая рука и затем происходит срастание её с плечом, появляются проблемы с позвоночником и вот анкилозирующий полиартрит – почти полная неподвижность при постоянном ощущении болей, почти одновременно постепенно теряется зрение и мучает психостения. На фоне всего этого воспаление лёгких и другие не менее серьёзные болезни кажутся как бы попутными, второстепенными, о которых сам Островский сообщал, например, в письме А.А. Караваевой 1 сентября 1936 года с определённой долей юмора:

"Ты, наверное, знаешь, что месяца два тому назад я едва не погиб, у меня камень разорвал желчный пузырь, получилоськровоизлияние и отравление желчью. Врачи тогда в один голос сказали: "Ну, теперь амба!" Но уних опять не вышло, и я выцарапался, опять напутав в медицинских аксиомах".

Однако такой оптимизм и такая сила духа рождались у Островского вместе с рождением романа о Павке Корчагине, ибо в ранних письмах юного Николая просматривались совсем иные – грустные мелодии упадничества, впрочем, возможно характерные для возраста. Восемнадцатилетний Островский направляется на лечение в Бердянский санаторий, где главный врач Беренфус обращает внимание на мрачного, замкнутого, старающегося уйти в себя молодого человека и, чтобы вывести его из угнетённого состояния, знакомит пациента со своей дочерью Люси – молодой красивой девушкой. Они быстро сдружились, но лечение в санатории весьма коротко, и вскоре пришло расставание. По возвращении в Шепетовку Островский пишет своей подруге трогательные романтичные и вместе с тем очень пессимистичные письма, в одном из которых, написанном 3 октября 1922 года, есть такие строки:

"Мадемуазель Люси?

Прощаясь с Вами в Бердянске, я говорил, что напишу Вам, когда буду чувствовать приближение конца… или одного из тех настроений, когда я чувствую пустоту, ощущение которой так ярко обрисовывается, когда между бессознательным движением и действиями с ничего не рассуждающим мозгом вдруг очнёшься и тогда ярко и как-то жутко чувствуешь эту пустоту. Это, бессомненно, признак больного организма, и больного не так физически, как душевно.

Люси! Уже 3-й год я периодически чувствую эти приступы полного упадка энергии и умственной работы и желания уйти куда-нибудь совсем".

Мысль о ненужности в этой жизни беспокоит Островского во всех письмах, адресованных Беренфус, кроме последнего, написанного уже писателем в 1935 году. А пока, даже когда Николай стал уже комсомольским работником и весь горит в борьбе, как его будущий герой Павка, мы всё же видим в письме Люси от 8 августа 1924 года все те же грустные нотки, не связанные с болезнью:

"Я пишу Вам одной, что нет и минуты вжизни моей после того лета, где была ласка девушки такая редкая гостья в моей жизни. Вырос я в такой жестокой, такой тяжёлой обстановке, что не будь той сумасшедшей борьбы рабочей тяжелой, без всего того, что красит жизнь, она была бы такой бледной, что не стоило бы болтаться. Я спотыкался много раз и был один. Никто не знал о том, что я много раз разбивался так больно, как может лишь одинокий, без друзей человек затеряться во всём движении".