Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Наступил канун отъезда Лермонтова на Кавказ. Верный дорогой привычке, он приехал провести последний вечер к Карамзиным, сказать грустное прости собравшимся друзьям. Общество оказалось многолюднее обыкновенного, но, уступая какому-то необъяснимому побуждению, поэт, к великому удивлению матери, завладев освободившимся около нее местом, с первых слов завел разговор, поразивший ее своей необычайностью.

Он точно стремился заглянуть в тайник ее души и, чтобы вызвать ее доверие, сам начал посвящать ее в мысли и чувства, так мучительно отравлявшие его жизнь, каялся в резкости мнений, в беспощадности осуждений, так часто отталкивавших от него ни в чем перед ним не повинных людей.

Мать поняла, что эта исповедь должна была служить в некотором роде объяснением; она почуяла, что упоение юной, но уже признанной славой не заглушило в нем неудовлетворенность жизнью. Может быть, в эту минуту она уловила братский отзвук другого, мощного, отлетевшего духа, но живое участие пробудилось мгновенно, и, дав ему волю, простыми, прочувствованными словами она пыталась ободрить, утешить его, подбирая подходящие примеры из собственной тяжелой доли. И по мере того как слова непривычным потоком текли с ее уст, она могла следить, как они достигали цели, как ледяной покров, сковывавший доселе их отношения, таял с быстротою вешнего снега, как некрасивое, но выразительное лицо Лермонтова точно преображалось под влиянием внутреннего просветления.

В заключение этой беседы, удивившей Карамзиных своей продолжительностью, Лермонтов сказал:

– Когда я только подумаю, как мы часто с вами здесь встречались!.. Сколько вечеров, проведенных здесь, в этой гостиной, но в разных углах! Я чуждался вас, малодушно поддаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную неприступную красавицу, готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу, и только накануне отъезда надо было мне разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть ее обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаешь, чтобы унести с собою вечный упрек в близорукости, бесплодное сожаление о даром утраченных часах! Но когда я вернусь, я сумею заслужить прощение и, если не слишком самонадеянна мечта, стать когда-нибудь вам другом. Никто не может помешать посвятить вам ту беззаветную преданность, на которую я чувствую себя способным…».

Лермонтову уже не суждено было вернуться в Петербург.

Глава 8. Город и иностранец. Петербург Александра Дюма

Александр Дюма-отец приехал в Петербург в 1858 году. Знаменитому французскому писателю очень хотелось посмотреть на «страну гипербореев», а петербуржцам хотелось увидеть автора «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо».

Дюма приехал в Петербург по приглашению графа Григория Александровича Кушелева-Безбородко, с которым познакомился в Париже. Граф был не чужд изящной словесности: он публиковал очерки, рассказы и повести в журналах «Отечественные записки», «Пантеон» и в газете «Молва», а с 1856 года издавал журнал «Русское слово». У него вошло в привычку устраивать еженедельные литературные обеды с участием большого числа писателей Петербурга.

Один из их участников – писатель Дмитрий Васильевич Григорович – вспоминал, что на загородной даче Кушелева-Безбородко постоянно жил «всякий сброд иностранных и русских пришельцев, игроков, журналистов, их жен и приятелей. Все это размещалось по разным отделениям обширного барского дома, ело, пило, играло в карты, предпринимало прогулки в экипажах графа…».

Григорович и станет гидом Дюма по Петербургу и его окрестностям.

Пароход причалил в Кронштадте, и писатель отправился знакомиться с экзотической страной. Он поселился на даче Кушелева-Безбородко (современный адрес – Свердловская наб., 40) в Полюстрове, знаменитом своими минеральными водами, которыми лечился еще Петр I.

* * *

Семейство Безбородко приобрело мызу Полюстрово (от латинского слова pallustris – «болотистая») еще в 1782 году. Усадебный дом был уже построен. Его возвели по проекту архитектора Василия Баженова еще при прежнем хозяине – тайном советнике Григории Николаевиче Теплове. Но новый хозяин решил перестроить его, наняв для этого знаменитого итальянского архитектора Джакомо Кваренги. Кваренги распланировал и сад в английском стиле, украсив его романтическими искусственными руинами из подлинных фрагментов античных строений. В саду стояли мраморные скульптуры и беседки, были проложены каналы. Тогда же появилась знаменитая ограда, состоящая из 29 львов, которые держали в зубах цепи.

Первый «петербургский Кушелев» – Григорий Григорьевич, сподвижник Петра I, возведенный в графское достоинство. Из его сыновей Александр Григорьевич (1800–1855) получил в 1816 году дозволение присоединить к своей фамилии фамилию его деда по матери, графа Безбородко.