После полуночи, в среду, к нему является старик, изображенный на портрете, и предлагает сыграть в карты (штосс – название карточной игры), а ставкой служит некая бледная прозрачная тень, которая неотступно следует за стариком. По-видимому, старик был заядлым картежником и когда-то проиграл в карты свою дочь, за что осужден теперь каждую ночь в среду играть в карты, пока кто-то у него не выиграет. Дочь – та самая бледная тень, но Лугину все же удается краем глаза разглядеть ее: «Он на мгновенье обернул голову и тотчас опять устремил взор на карты: но этого минутного взгляда было бы довольно, чтоб заставить его проиграть душу. То было чудное и божественное виденье: склонясь над его плечом, сияла женская головка; ее уста умоляли, в ее глазах была тоска невыразимая… она отделялась на темных стенах комнаты, как утренняя звезда на туманном востоке. Никогда жизнь не производила ничего столь воздушно-неземного, никогда смерть не уносила из мира ничего столь полного пламенной жизни: то не было существо земное – то были краски и свет вместо форм и тела, теплое дыхание вместо крови, мысль вместо чувства; то не был также пустой и ложный призрак… потому что в неясных чертах дышала страсть бурная и жадная, желание, грусть, любовь, страх, надежда, – то была одна из тех чудных красавиц, которых рисует нам молодое воображение, перед которыми в волнении пламенных грез стоим на коленях, и плачем, и молим, и радуемся Бог знает чему, – одно из тех божественных созданий молодой души, когда она в избытке сил творит для себя новую природу, лучше и полнее той, к которой она прикована. В эту минуту Лугин не мог объяснить того, что с ним сделалось, но с этой минуты он решился играть, пока не выиграет: эта цель сделалась целью его жизни, – он был этому очень рад».
Лугина преследует неудача, и он видит, что с каждым проигрышем «она, казалось, принимала трепетное участие в игре; казалось, она ждала с нетерпением минуты, когда освободится от ига несносного старика; и всякий раз, когда карта Лугина была убита и он с грустным взором оборачивался к ней, на него смотрели эти страстные, глубокие глаза, которые, казалось, говорили: „Смелее, не упадай духом, подожди, я буду твоя, во что бы то ни стало! я тебя люблю“…».
Постепенно Лугин спускает старику все свое состояние. Повесть заканчивается «на самом интересном месте» словами: «Надо было на что-нибудь решиться. Он решился».
Теперь, когда мы уже знаем, что произойдет, попробуем пройти по следам героя повести.
Начинается повесть так: «У графа В… был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер. Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; все шло своим чередом; было ни скучно, ни весело».
Граф В… – это, вероятно, граф Виельгорский, на концертах в доме которого часто бывал Лермонтов. Жил граф на Михайловской площади (современный адрес – пл. Искусств, 5). Уже после смерти Лермонтова М. Ю. Виельгорский написал несколько романсов на слова поэта: «Романс Нины» (из драмы «Маскарад»), «Отчего?» («Мне грустно») и «Тучи» («Тучки небесные»).
Пл. Искусств, 5
Но последуем за Лугиным, который уже приближается к таинственному дому: «Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдаленным предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке. Разумеется, эти картины встретили бы вы только в глухих частях города, как, например… у Кокушкина моста».
Почему Лермонтов говорит о том, что Кокушкин мост расположен в «глухой части города»? Мы ведь помним, что через него переходили герои пушкинской эпиграммы, чтобы полюбоваться Петропавловской крепостью с Дворцовой набережной. Дело в том, что Кокушкин мост был расположен в непосредственной близости от Сенного рынка. Визит на Сенную площадь нас еще ожидает в главе о Достоевском, и там мы сможем убедиться в справедливости слов Лермонтова.
Лугин спрашивает дорогу. «– Столярный? – сказал мальчик, – а вот идите прямо по Малой Мещанской, и тотчас направо, первый переулок и будет Столярный». Описание не очень точное: Столярный переулок находится прямо за Кокушкиным мостом и служит продолжением Кокушкина переулка, а Малая Мещанская улица (ныне – Казначейская) пересекает его под прямым углом. Разве что Лугин успел отойти от моста вдоль по набережной Екатерининского канала. Название «Малая Мещанская» улица носила с 20 августа 1739 года, Казначейской она стала в 1882 году, с появлением на этой улице Губернского казначейства.