Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

14 мая 1838 года Лермонтов вновь прибыл в Царское Село. Благодаря ходатайствам бабушки, которой удалось завербовать в свои защитники самого Бенкендорфа, ее внука возвратили в Гусарский полк. Приезжая в город, Михаил Юрьевич жил в доме Хвостовой на Сергиевской улице, который заранее сняла его бабушка (современный адрес – ул. Чайковского, 20).

В августе 1839 года он закончил поэму «Мцыри», позже доработан «Демон», в котором тоже появились кавказские сцены (в первой редакции Демон влюблялся в монахиню-испанку). В феврале 1840 года вышло первое отдельное издание романа «Герой нашего времени».

13 апреля 1840 года поэта арестовали и предали под суд за «недонесение о дуэли» с Эрнестом де Барантом, сыном французского посла, состоявшейся 18 февраля на окраине города в Сосновском лесу (ныне – парк Сосновка).

Арестованного поэта поместили в комнату караульного офицера Ордонансгауза (Садовая ул., 3), где он написал стихотворение «Соседка»:

Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы;
И окно высоко над землей,
И у двери стоит часовой!
Умереть бы уж мне в этой клетке,
Кабы не было милой соседки!..
Мы проснулись сегодня с зарей,
Я кивнул ей слегка головой…

Не грусти, дорогая соседка…

Захоти лишь – отворится клетка,
И как божии птички, вдвоем
Мы в широкое поле порхнем.
У отца ты ключи мне украдешь,
Сторожей за пирушку усадишь,
А уж с тем, что поставлен к дверям,
Постараюсь я справиться сам.
Избери только ночь потемнея,
Да отцу дай вина похмельнея,
Да повесь, чтобы ведать я мог,
На окно полосатый платок.

По словам Акима Павловича Шан-Гирея, который навещал Лермонтова, «она действительно была интересная соседка, я ее видел в окно, но решеток у окна не было, и она была вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно, дочь какого-нибудь чиновника, служащего при Ордонансгаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем точно стоял у двери…». Есть свидетельства о том, что Лермонтов нарисовал и портрет этой девушки, подписав: «La jolie fille d’un sous-officier» (хорошенькая дочь унтер-офицера).

В Ордонансгаузе поэта навестил Белинский. «Недавно я был у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!.. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого… Каждое его слово – он сам, вся его натура во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ними благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества…», – писал критик В. П. Боткину в апреле 1840 года.

Е. П. Ростопчина

По окончании военно-судного дела (в середине апреля) поручика Лермонтова перевели в Тенгинский полк тем же чином.

«В начале 1841 года его бабушка, госпожа Арсеньева, выхлопотала ему разрешение приехать в Петербург для свидания с нею и получения последнего благословения, – рассказывает далее Ростопчина, – года и слабость понуждали ее спешить возложить руки на главу любимого детища. Лермонтов прибыл в Петербург 7 или 8 февраля, и, горькою насмешкою судьбы, его родственница, госпожа Арсеньева, проживавшая в отдаленной губернии, не могла с ним съехаться по причине дурного состояния дорог, происшедшего от преждевременной распутицы.

Именно в это время я познакомилась лично с Лермонтовым, и двух дней было довольно, чтобы связать нас дружбой; одним днем более, чем с вами, любезный Дюма, а потому не ревнуйте. Принадлежа к одному и тому же кругу, мы постоянно встречались и утром, и вечером; что нас окончательно сблизило, это мой рассказ об известных мне его юношеских проказах; мы вместе вдоволь над ними посмеялись, и таким образом вдруг сошлись, как будто были знакомы с самого того времени. Три месяца, проведенные тогда Лермонтовым в столице, были, как я полагаю, самые счастливые и самые блестящие в его жизни. Отлично принятый в свете, любимый и балованный в кругу близких, он утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и приходил к нам читать их вечером. Веселое расположение духа проснулось в нем опять в этой дружественной обстановке, он придумывал какую-нибудь шутку или шалость, и мы проводили целые часы в веселом смехе благодаря его неисчерпаемой веселости».