Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Он живет в доме Ланского в Мошковом переулке (точный номер дома неизвестен, одни источники указывают на дом № 1а, другие – на дома № 3 или № 5). Летом они с супругой бывают на даче за Черной речкой на Ланском шоссе (современный адрес – пр. Энгельса, 4). Там Владимир Федорович ставит алхимические опыты (позже он опишет их в своих повестях «Сильфида» и «Саламандра») и угощает приехавших к нему друзей глинтвейном по средневековому рецепту и причудливыми блюдами собственного изобретения. В 1844–1845 годах он опубликует некоторые из своих рецептов в «лекциях по кухонному искусству», издававшихся как приложение к «Литературной газете», под именем профессора Пуфа, «доктора энциклопедии и других наук о кухонном искусстве».

Из дома Ланского Одоевский переедет в дом Серебряниковых (наб. р. Фонтанки, 35), оттуда – в дом Шлипенбаха (Литейный пр., 36), позже – в доходный дом А. В. Старчевского (Английская наб., 44), а в 1861 году вернется в Москву, где будет исполнять обязанности директора Румянцевского музея, к тому времени также перевезенного сюда.

* * *

В одном из своих ранних рассказов, который так и называется «Бал» (1833), Одоевский описывает пышный праздник по поводу грандиозной победы (в это время Россия вела боевые действия на Кавказе). Рассказ начинается с торжествующих кликов: «Победа! победа! Читали бюллетени! важная победа! историческая победа! особенно отличились картечь и разрывные бомбы; десять тысяч убитых; вдвое против того отнесено на перевязку; рук и ног груды; взяты пушки с бою; привезены знамена, обрызганные кровью и мозгом; на иных отпечатались кровавые руки. Как, зачем, из-за чего была свалка, знают немногие, и то про себя; но что нужды! победа! победа! во всем городе радость! сигнал подан: праздник за праздником; никто не хочет отстать от других. Тридцать тысяч вон из строя! Шутка ли! все веселится, поет и пляшет…».

Герою рассказа, наблюдающему за танцующими, кажется, что «к каждому звуку присоединялся другой звук, более пронзительный, от которого холод пробегал по жилам и волосы дыбом становились на голове; прислушиваюсь: то как будто крик страждущего младенца, или буйный вопль юноши, или визг матери над окровавленным сыном, или трепещущее стенание старца, – и все голоса различных терзаний человеческих явились мне разложенными по степеням одной бесконечной гаммы, продолжавшейся от первого вопля новорожденного до последней мысли умирающего Байрона: каждый звук вырвался из раздраженного нерва, и каждый напев был судорожным движением.

Этот страшный оркестр темным облаком висел над танцующими, – при каждом ударе оркестра вырывались из облака: и громкая речь негодования; и прорывающийся лепет побежденного болью; и глухой говор отчаяния; и резкая скорбь жениха, разлученного с невестою; и раскаяние измены; и крик разъяренной торжествующей черни; и насмешка неверия; и бесплодное рыдание гения; и таинственная печаль лицемера; и плач; и взрыд; и хохот… и все сливалось в неистовые созвучия, которые громко выговаривали проклятие природе и ропот на провидение; при каждом ударе оркестра выставлялись из него то посинелое лицо изнеможденного пыткою, то смеющиеся глаза сумасшедшего, то трясущиеся колена убийцы, то спекшиеся уста убитого; из темного облака капали на паркет кровавые капли и слезы, – по ним скользили атласные башмаки красавиц… и все по-прежнему вертелось, прыгало, бесновалось в сладострастно-холодном безумии…

Свечи нагорели и меркнут в удушливом паре. Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди… в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело… и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями… а над ними под ту же музыку тянется вереница других скелетов, изломанных, обезображенных… но в зале ничего этого не замечают… все пляшет и беснуется как ни в чем не бывало».

В другом рассказе, «Насмешка мертвеца», действие опять происходит на петербургском балу, где веселится главная героиня, некогда отвергшая милого, но бедного юношу и вышедшая замуж за богатого старика. «Но послышался шум… вот красавица обернулась, видит – иные шепчут между собою… иные быстро побежали из комнаты и трепещущие возвратились… Со всех сторон раздается крик: „Вода! вода!“; все бросились к дверям: но уже поздно! Вода захлестнула весь нижний этаж. В другом конце залы еще играет музыка; там еще танцуют, там еще говорят о будущем, там еще думают о вчера сделанной подлости, о той, которую надобно сделать завтра; там еще есть люди, которые ни о чем не думают. Но вскоре всюду достигла страшная весть, музыка прервалась, все смешалось».

Наводнение приходит как кара Божья.