Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

«Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров. В девятом часу утра, именно в тот час, когда улицы покрываются идущими в департамент, начинает он давать такие сильные и колючие щелчки без разбору по всем носам, что бедные чиновники решительно не знают, куда девать их. В это время, когда даже у занимающих высшие должности болит от морозу лоб и слезы выступают в глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитны. Все спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом натопаться хорошенько ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все замерзнувшие на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям», – эта цитата из последней по времени написания петербургской повести Гоголя – «Шинель».

Н. В. Гоголь

«Шинель» – повесть небольшая, но ей как нельзя лучше подходит пушкинское название «маленькой трагедии». И если у Пушкина в его «Маленьких трагедиях» можно найти, как и полагается в трагедиях, события значительные, как чумная эпидемия, или весьма значительные характеры вроде гениального Моцарта, великого завистника Сальери, великого и гениального обольстителя Дон Жуана, то смерть скромного чиновника Акакия Акакиевича, незаметная и не замеченная никем («И Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимания и естествонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп»), именно благодаря своей будничности и незаметности превращается в событие поистине космического масштаба. Недаром сам автор предупреждает в своей повести: «Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не все об Акакии Акакиевиче, что суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за не примеченную никем жизнь. Но так случилось, и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание». Неслучайно в конце XIX века по всему миру пошла гулять фраза, то ли придуманная, то ли процитированная Достоевским: «Все мы вышли из „Шинели“ Гоголя». Под «всеми» подразумевались русские писатели-гуманисты, такие как Лев Толстой, Тургенев и Достоевский. «Шинель» Гоголя совершила с ними такое же чудо, какое совершил при жизни сам Акакий Акакиевич с одним из своих юных сослуживцев. Совершил, по своей кротости и погруженности в себя, не заметив и не осознав этого.

Гоголь пишет: «Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“. И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“ – и в этих проникающих словах звенели другие слова: „Я брат твой“. И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…».

* * *

Кто был этот молодой человек? Разгадка проста. Конечно же, Гоголь имеет в виду себя. Был ли у Акакия Акакиевича прототип, или Гоголь просто обобщил впечатления, почерпнутые им во время службы в III отделении, куда он поступил по протекции Булгарина, или в Департаменте уделов, куда Николая Васильевич перевелся из III отделения и где послужил два года (1830–1832 гг.)?