Литературные майораты

Г. Гетцель, думающій, что онъ разрѣшилъ задачу литературной собственности, такъ какъ въ качествѣ книгопродавца-издателя указалъ болѣе или менѣе удобныя средства для установленія авторскихъ правъ и пользованія ими, самымъ наивнымъ образомъ доказываетъ справедливость моего мнѣнія, что и онъ, вмѣстѣ съ гг. Альфонсомъ Карромъ, Аллури, Пельтаномъ, Улбахомъ и друг., ничего въ этомъ дѣлѣ не понимаетъ.

Онъ исходитъ изъ того знаменитаго принципа Альфонса Карра, что «литературная собственность такая же есть собственность, какъ и всякая другая» и возведя эту ерунду въ афоризмъ, доказываетъ, что весьма легко утвердить за авторомъ вѣчное право на полученіе извѣстнаго процента съ цѣны каждой продаваемой книги. Но прежде всего нужно именно узнать есть ли литературная собственность «такая же собственность какъ и всякая другая», т. е. можетъ ли литературное произведеніе породить собственность, аналогичную поземельной. Мы вывели совершенно противное заключеніе, сначала изъ политической экономіи, а потомъ изъ эстетики, гипотеза же объ обложеніи умственныхъ произведеній особаго рода контрибуціей, еще болѣе подтверждаетъ нашъ выводъ.

Напомнимъ въ послѣдній разъ о томъ, о чомъ мы достаточно уже говорили, что произведенія литературы и искусства принадлежатъ къ категоріи вещей непродажныхъ, вещей, для которыхъ гибельно примѣненіе къ нимъ принципа торгашества, барышничества. Я болѣе уже не возвращусь къ тому, что говорено объ этомъ предметѣ: это все такія истины, которыхъ нельзя вывести посредствомъ силлогизмовъ или алгебраическихъ формулъ, но которыя вытекаютъ изъ соціальной необходимости, которыя понятны всякому, въ комъ сохранилось хотя малѣйшее нравственное чувство. Наложить налогъ на науки, поэзію, искусство, — значило бы тоже что наложить налогъ на набожность, справедливость и нравственность, — это было бы освященіемъ симоніи, продажности суда и шарлатанства.

Я охотно соглашусь, что въ сущности мы не хуже своихъ предковъ, но я не могу не сознаться, что въ настоящее время во всѣхъ умахъ замѣчается какое-то всеобщее замѣшательство. Мы потеряли ту деликатность чувствъ, ту утончонную честность, которыми въ прежнее время отличалась французская нація. Религіозное и политическое равнодушіе, распущенность семейной нравственности и сверхъ всего этого рѣшительное преобладаніе идеализированнаго утилитаризма развратили насъ, убили въ насъ много хорошихъ способностей. Понятіе безвозмездной добродѣтели свыше нашего пониманія и свыше нашего темперамента; для насъ перестали быть понятными и чувство собственнаго достоинства, и свобода, и радость, и любовь. Я очень хорошо понимаю, что мы должны получать какое нибудь вознагражденіе за свой трудъ, но съ другой стороны думаю, что мы обязаны также оказывать другъ другу уваженіе и сочувствіе, соблюдать справедливость во взаимныхъ отношеніяхъ и давать другъ другу хорошіе примѣры, не ожидая за то никакой награды, nihil inde sperantes, что честность наша должна быть основана на безкорыстномъ чувствѣ справедливости. Подобныя правила должны бы считаться основными законами общежитія, а между тѣмъ въ наше время ихъ вовсе не признаютъ. Мы все сводимъ къ полезному, за все хотимъ получать вознагражденіе. Я зналъ одинъ журналъ, который впродолженіи первыхъ шести мѣсяцевъ своего существованія, велъ дѣло честно и безпристрастно для того только, чтобы впослѣдствіи дороже брать за свое молчаніе и свои рекламы. Правило, что только то и можно уважать, за что ничего не платится, сдѣлалось въ нашихъ глазахъ парадоксомъ. Вотъ почему, поставляя принципъ непродажности произведеній нашихъ эстетическихъ способностей и выводя изъ этого принципа безнравственность интеллектуальной собственности и налога на торговлю художественными и литературными произведеніями, я не могу не обратиться къ внутреннему чувству читателя и не сказать ему, что если прекрасное, справедливое, священное и истинное не трогаетъ больше его душу, то я не могу подѣйствовать на него никакими убѣжденіями. Въ такомъ случаѣ мои разсужденія будутъ совершенно излишни и я только даромъ буду тратить и время и слова.