Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Проигранная в 1905 году война с Японией показала: мы плохо знаем регион. Порт-Артур пал; нужно было укреплять Владивосток, защитить уязвимые точки побережья. Генерал-губернатор Приамурья Павел Фёдорович Унтербергер[230] решил организовать экспедицию на хребет Сихотэ-Алинь с целью сбора военно-географических данных на случай новой войны с Японией. Возглавил экспедицию штабс-капитан Арсеньев, под новый, 1906 год переведённый из Владивостока в Хабаровск – в штаб Приамурского военного округа. Это был тот счастливый случай, когда сошлись интересы государства и личные устремления офицера. Именно с первой большой экспедиции 1906 года начался тот Арсеньев, которого мы знаем. Не ограничиваясь выяснением вопросов военного характера, он собирает и отсылает в столицу зоологическую, энтомологическую, археологическую коллекции. В этом же походе на реке Тадушу (Зеркальная), в черте нынешнего посёлка Кавалерово, ему встретился гольд, по-современному – нанаец Дэрчу Одзял (или Очжал) – основной прототип Дерсу Узала.

В 1907 году Владимир Арсеньев предпринимает вторую большую экспедицию по Приморью. Два этих похода дали ему материал для самых известных книг – «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала».

В 1908 году офицер отправляется в «Юбилейную» экспедицию (имелось в виду пятидесятилетие присоединения Приамурья к России) на север Уссурийского края. Из похода шлёт корреспонденции в хабаровскую газету «Приамурье». Это были первые литературные опыты Владимира Клавдиевича, адресованные широкому читателю, – позже эти заметки легли в основу книг «В горах Сихотэ-Алиня» (после 1912) и «Жизнь и приключения в тайге» (1912). Экспедиция 1908–1910 годов была самой долгой, важной и сложной. Отряду Арсеньева пришлось пережить длительную голодовку и даже съесть собственных собак.

Первобытный литератор, или Арсеньев как жанр

Книги Владимира Арсеньева – не самое лёгкое чтение.

После советско-китайского конфликта 1969 года на острове Даманском с карты Приморья исчезли почти все нерусские названия, которыми изобилуют тексты Арсеньева – китайские, нанайские, маньчжурские… Его книги к тому же переполнены специальными сведениями – от минералогии и зоологии до этнографии и ботаники. Характерная цитата: «Уссурийская тайга – это девственный и первобытный лес, состоящий из кедра (Pinus coraiensis Sieb. Et Zuec.), чёрной берёзы (Betula daurica Pall.), амурской пихты (Abies nephrolepis Max.)…» Дальше в той же неторопливой манере перечисляется ещё десяток деревьев, кустарников, лиан («Я список тополей прочёл до середины», – мог бы сказать Мандельштам). Вот описание китайского селения: «Около фанз широко раскинулись хлебные поля и огороды. Чего только здесь не было: пшеница, кукуруза, чумиза, овёс, мак снотворный, бобы, табак и множество других растений, которых я не знал». Здесь характерны и само перечисление, и последнее замечание: Арсеньев не боится признаться в неосведомлённости или слабости. А его педантизм создаёт ощущение особой достоверности.

Порой кажется, что Владимир Арсеньев механически, как робот, заносит в дневник всё, что видит и чувствует. Вот китайцы угощают его осьминогом – и он не просто ест, но отмечает: на вид мясо белое, на ощупь – упругое, на вкус похоже на грибы. Вот Арсеньев заболел животом, и китаец-проводник предложил ему лекарство с опиумом. Исследователь чуть не умер от «передоза», – но и тут старательно фиксировал свои ощущения. Впечатление биографа Арсеньева Игоря Сергеевича Кузьмичёва от изучения дневников путешественника 1906 года: «Когда теперь перелистываешь эти толстые с клеёнчатыми корочками тетради, когда вглядываешься в чёткий, разборчивый почерк и рассматриваешь многочисленные рисунки, профили, ландшафтные схемы, аккуратно выполненные в цвете, чувствуешь себя очевидцем сосредоточенного поиска, однообразного, казалось бы, в своей будничности, и понимаешь, что человек, способный систематически вести такие дневники, наверняка обладал недюжинной волей».

Иногда говорят, что педантизм и аккуратность достались Владимиру Арсеньеву от деда-немца. Однако этот самый дед – Фёдор (Теодор) Готмайер (Гоппмайер) – по происхождению был, как выясняется, не немцем, а голландцем и к тому же, по данным биографа Арсеньева Анны Ивановны Тарасовой, «легкомысленным, пьющим и очень ленивым человеком… Любимым его занятием было лежание на диване с трубкой». Владимир Арсеньев – явно не в него.

Сама фамилия «Арсеньев» появилась, можно сказать, случайно. Отец путешественника Клавдий Арсеньев был внебрачным сыном вышеупомянутого тверского мещанина Фёдора Готмайера и крепостной крестьянки Аграфены Филипповны – дворовой генерал-майора, героя Бородинского сражения Николая Ивановича Ладыгина[231]. Незаконнорожденного крестил дворовый человек Арсений Тимофеев сын, отчего мальчику и дали фамилию «Арсеньев».