Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Изучение труда Фёдора Дербека показало: это не «Страна Удэхе» Владимира Арсеньева. Однако автор постоянно ссылается на Арсеньева, приводя, в том числе, не известные российским исследователям цитаты из него. Так что, возможно, у Дербека всё-таки была арсеньевская рукопись, которую он в той или иной степени использовал. В предисловии Дербек пишет: «Никто другой не сделал таких обширных наблюдений, как Арсеньев, и я воспринял это как завещание – собрать воедино устные и письменные сведения друга, который умер у меня на руках («на руках» – это, видимо, фигура речи. – В. А.), и дать им возможность увидеть свет». Дербек также указывает: одним из мотивов подготовки книги стала озабоченность немецких антропологов дальневосточными пробелами в мировой этнографической науке.

Сам Фёдор Дербек не имел опыта этнографических исследований, достаточного для создания столь объёмной работы. Он написал много статей по биологии, одну по археологии и всего одну по этнографии – о медвежьем празднике у нивхов. В предисловии к «Die Waldmenschen Udehe…» он прямо говорит: «Я посещал этих аборигенов (удэгейцев. – В. А.) очень редко и лишь на короткое время и интересуюсь ими благодаря В. К. Арсеньеву». Да и написать подобный труд по памяти, находясь в Германии, было нереально. Что вновь наводит на мысль, что Дербек пользовался какими-то материалами – вероятно, в первую очередь именно арсеньевскими, которые решил обобщить. Упомянутая выше брошюра Арсеньева «Лесные люди удэхейцы» явно не была единственным источником: в ней всего около сорока страниц, тогда как в монографии Дербека – почти 300.

Нельзя исключать, что один экземпляр «Страны Удэхе» был изъят чекистами при обыске, а другой попал в Германию. Уцелел ли сегодня хоть один? «В тонких мирах, куда отправляются удэгейские шаманы, своя география, флора и фауна, так что вполне возможно, что Владимир Клавдиевич, отправляясь в своё последнее путешествие, захватил рукопись с собой – дополнить новыми материалами о стране Удэхе. Вот доработает – и вернёт», – писал Александр Лобычев в своей последней статье.

Национальный вопрос

Интерес Арсеньева к этнографии был не только академическим, но и прикладным. Национальный вопрос прямо увязывался с политикой.

Наиболее полное высказывание Арсеньева на эту тему – «Китайцы в Уссурийском крае» (1914). Это ещё не «худлит», но уже не сухой отчёт. Здесь мы видим сплав документа и лиричности, замешенный на личном опыте, – характерная черта арсеньевского стиля.

Коренных приморцев – нанайцев, удэгейцев, орочей… – Владимир Арсеньев называл, как было принято тогда, «туземцами» или «инородцами». Были ещё «тазы» – окитаившиеся инородцы. Местных китайцев называли «манзами». Не ведая о политкорректности, Арсеньев мог позволить себе быть вполне откровенным.

Китайцев он, прямо скажем, не жаловал. И потому, что они порабощали инородцев, и из-за хищнического отношения к природе, и по геополитическим мотивам.

Уссурийский край для государственника, офицера Владимира Арсеньева – потенциальный театр военных действий (подразумевается неизбежный конфликт с Японией) и «буфер, выдерживающий натиски жёлтой расы». Предрекая новую войну и возможную оккупацию Приморья, Арсеньев утверждал: «Китайцы безусловно должны быть обезоружены. С открытием военных действий с Японией иметь кругом скрытого врага – китайцев, вооружённых отличными ружьями, – это вопрос, над которым надо подумать».

По тем же причинам он настороженно относился к японцам: «Все японцы, приезжающие на русское побережье для хищнической ловли рыбы, – шпионы в большей или меньшей степени». В подтверждение Владимир Арсеньев приводит со слов старообрядцев такую, например, историю: до войны 1904–1905 годов в районе реки Амагу (Амгу, Тернейский район Приморья) из года в год рыбачил и расспрашивал местных жителей о том о сём православный японец Григорий Андреевич. С началом войны он исчез, а другие японцы рассказали: он служит в армии в чине майора.

Что ещё интереснее, Владимир Арсеньев настороженно и прохладно относился к староверам, считая, что в случае войны они в лучшем случае (!) займут нейтралитет по отношению к японцам.

Зато надеялся на «инородцев», предлагая использовать их на войне: «Это природные разведчики, это лучшие лазутчики, каких можно только себе представить и какими никогда не будут наши русские крестьяне-переселенцы». Великая Отечественная доказала: таёжные охотники умеют не только метко стрелять, но и грамотно «скрадывать» противника, маскироваться, выбирать позицию. Такие герои-снайперы Великой Отечественной, как эвенк-хамниган Семён Номоконов (подтверждённый счёт – 368 вражеских солдат и офицеров), якут Фёдор Охлопков (429), бурят Арсений Етобаев (356 человек и два самолёта), нанаец Максим Пассар (237), подтвердили правоту Арсеньева.