Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Об инородцах Владимир Арсеньев пишет: «Не они пришли к русским, а, наоборот, русские пришли к ним, захватили их земли…» Ещё: «Они младшие наши братья… Благодаря счастливому стечению обстоятельств мы опередили их – и только!» По словам Арсеньева, именно инородцы показали русским и нефтяные месторождения Сахалина, и золотые россыпи, и перевалы через Сихотэ-Алинь, и годные для заселения места. «Самый факт жизни этих людей где-то в глухой тайге, в тысячах километров от населённых пунктов – является несомненно полезным… Мириться с вымиранием инородцев значит мириться с вымиранием большей части населения Сибири». Арсеньев вспоминал колонизацию Америки, уничтожение «наиболее свободолюбивых, жизнеспособных и гордых» индейцев, которое «навсегда останется на совести европейцев», и заявлял: подобного не должно повториться. Вместе с тем современный ему опыт работы американского государства с индейцами Арсеньев приветствовал: «Ныне среди американских индейцев есть лица, кончившие университеты. Нигде в настоящее время инородческий вопрос не стоит так благоприятно, как у американцев! Нам остаётся только его скопировать». Учёный предлагал оградить инородцев от пьянства, организовать медицинскую помощь, отвести наделы для охоты и рыбалки: «Предоставим инородцам развиваться самим из рыболовов и охотников в огородники и земледельцы, помогая осторожно примерами и отнюдь их не насилуя».

Вред инородцам приносили не только болезни и спирт, но и бездумное «оевропеивание»: «Последнее время под давлением русской администрации инородцы стали жить в деревянных домах, отапливаемых железными печками… По моему мнению, это ужасное зло… Представьте себе человека, то сидящего около накалённого докрасна камина, то спящего в лесу зимою без огня». Коренные приморцы впервые узнали, что такое ревматизм, плеврит, воспаление лёгких. «Жилища инородцев должны находиться в полном соответствии со всем укладом их жизни. Русская изба… врывается диссонансом в их жизнь. Для того, чтобы инородцы могли безнаказанно жить в домах с печками, они в корне должны переменить всю свою жизнь с момента появления ребёнка на свет Божий до последнего вздоха при старости, – а это не так легко!» – доказывал Владимир Арсеньев. Одной из причин вымирания инородческого населения он называл подавленное состояние духа: «Всё, что было им дорого и свято, – их обычаи, шаманство, праздники, могилы отцов, – всё это подверглось осмеянию со стороны пришельцев. Я сам видел, когда крестьяне жгли гробницы инородцев». Арсеньев мог смотреть на происходящее глазами самого «дикаря», а не высокомерного европейца-миссионера, и даже выступать в защиту шаманизма: «Шаман камланил и преподавал советы… Нет сомнения, что некоторые нервные болезни излечивались гипнозом… Вера в шаманство если и не излечивала больных, то в значительной степени облегчала их страдания… Как только от инородцев стали отнимать шаманство, они… почувствовали пустоту, и в душе их произошёл раскол. Одно крещение, обращение в православие при оставшихся анимистическими мировоззрениях инородцев на природу есть те же домики с печами, вторгшиеся в уклад жизни первобытного охотника и зверолова».

Поначалу Владимир Арсеньев без опытного проводника чувствовал себя в тайге неуверенно, казался беспомощным, как доктор Ватсон без Шерлока Холмса. («Неужели понимай нету?» – мог бы, подобно Дерсу, поинтересоваться опытный следопыт Холмс у простодушного Ватсона; символичным кажется тот факт, что доктора Ватсона у Игоря Фёдоровича Масленникова и капитана Арсеньева у Акиры Куросавы сыграли родные братья – забайкальские уроженцы Виталий и Юрий Соломины.) После встречи с гольдом он радуется, словно ребёнок, вновь обретший отца: «Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны были ни хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной был Дерсу. С этими мыслями я крепко уснул».

С каждым годом Владимир Арсеньев приобретал не только таёжный опыт и «маршевую втянутость», но и уважение коренного населения. В экспедиции 1908–1910 годов он уже далеко не «чечако». Инородцы прозвали Арсеньева «Чжанге», что значит «судья» или «старшина». Капитан Чжанге («капитан» здесь – не воинский чин: таёжные люди называли так всех российских должностных лиц) даже научился объясняться с «туземцами» на их языках. Владел и особым местным «волапюком» – смесью искажённых русских и китайских слов, присыпанной «маньчжуризмами». «Например, “шанго” – хорошо, – приводит поэт Несмелов слова Арсеньева. – Этого слова нет… ни на русском, ни на китайском языках. Китайцы думают, что это русское слово, мы – что оно китайское. Но понимаем его одинаково: хорошо».

Восточный фронт: «боксёры» и хунхузы

Информации об участии Владимира Арсеньева в боевых действиях немного, хотя он занимался не только наукой, но и прямыми обязанностями военного человека.