Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Дальневосточной поездке Михаила Пришвина предшествовал непростой для него период. Рапповцы[318] наступали на «попутчиков», Пришвина критиковали за «бегство от классовой борьбы», пеняли на то, что он входит в «контрреволюционную» писательскую организацию «Перевал»… Сам того не желая, он оказался в гуще политической борьбы. «Главное для Пришвина в эти годы – не бросить писательство, не уехать за границу, не покончить с собой (всё это постоянно возникает в дневнике), а заниматься своим делом, “отстоять жизнь”, то есть писать и, по возможности, выжить», – указывает исследователь творчества писателя Яна Зиновьевна Гришина.

Михаил Пришвин всерьёз думал о том, чтобы вернуться к профессии агронома или вообще покинуть страну. Писал, что находится «накануне решения бежать из литературы в какой-нибудь картофельный трест или же проситься у военного начальства за границу»…

Вскоре действительно бежал – но не в трест и не за границу, а в Свердловск на стройку Уралмаша, с некоторой иронией написав об этом в дневнике: «Деньги получены от “Достижений” (имеется в виду журнал «Наши достижения», заказавший писателю очерк. – В. А.)… едем в Свердловск искать достижения».

Командировка оказалась неудачной, картины грандиозной стройки Пришвина не вдохновили: «Строительство это внешнее и непрочное, внутри его те же слёзы и кровь». Ещё: «Я так оглушён окаянной жизнью Свердловска, что потерял способность отдавать себе в виденном отчёт, правда, ведь и не с чем сравнить этот ужас, чтобы осознать виденное». Перечисляя огромное количество проблем – организационных, бытовых, идеологических – писатель в то же время отметил: «Это стремление вперёд так огромно, что будущее становится реальней настоящего».

Но себя он на этой стройке не видел, не нашёл.

Решил махнуть на Дальний Восток – подальше от города и человека, поближе к дикой природе.

Куда именно ехать – вопроса не было: Михаил Пришвин был очарован книгами Владимира Арсеньева о Приморье. В 1928 году Арсеньев навещал Пришвина в Загорске, приглашал в гости. Арсеньев был важен Пришвину не только как дальневосточный «гений места», но и как обладатель особого взгляда на мир. «Чрезвычайно подвижный, энергичный человек… Быстро и много говорит…» – записал Пришвин после визита Арсеньева. Книгу «В дебрях Уссурийского края» Пришвин назвал «огромным очерком, вполне удовлетворяющим во всех отношениях требованиям высокохудожественной литературы». Не раз говорил о том, что хочет поехать с фотоаппаратом по арсеньевским местам. Записал в декабре 1928 года: «Съездить на Дон или к Арсеньеву».

Пришвин приехал к Арсеньеву – но только уже после смерти путешественника. Владимир Клавдиевич скончался в сентябре 1930 года, а в июне следующего года Михаил Михайлович подписал договор с газетой «Известия» о поездке, которая во многом определила его дальнейшую судьбу.

«Лучшее в моём путешествии были эти встречи с морем в одиночестве…»

Из Москвы Михаил Пришвин выехал 8 июля поездом вместе с сыном Львом[319]. «Так сколько же раз обернётся колесо от Москвы до Владивостока? Диаметр колеса приблизительно известен, и от Москвы туда – девять тысяч километров, – вот задача на сон грядущий, чтобы, считая до утомления, отделываться от наплывающих мыслей и, не докончив трудного счёта, уснуть…» – записывает он в поезде.

По мере того как поезд приближается к пункту назначения, Михаил Пришвин отмечает: «Что земля не наша, а какая-то даурская что ли – это ещё около Хабаровска ясно показалось в цветах возле самых рельс. Потом… прошла одна ночь в стремительном беге курьерского поезда прямо на юг, и в эту одну ночь езды по Уссурийской долине узоры растений и самый воздух переменились ещё больше». Ещё: «Всю ночь шёл дождь, и настоящий, а не то, что мы, приезжие, здесь принимаем за дождь… Как трудно здесь быть сельским хозяином! Там, в недрах страны, почти всегда мы можем накануне сказать, какая завтра будет погода… Здесь на дню семь пятниц, приезжий человек после нескольких усилий понять что-нибудь опускает руки и обращается за советом к китайцу».

На подъезде к Владивостоку: «…Солнца уже не было там и моросило из тумана что-то среднее между дождём и росой: бус, как называется это моросиво на Камчатке и других тихоокеанских островах. Из-за этого буса не было особенной радости при встрече с морем…» Во Владивостоке бытует особое, хотя нечасто теперь употребляющееся слово для обозначения этого туманодождя: «чилима́». Отметим здесь же, что Камчатку Пришвин записал в острова.

Поезд прибыл во Владивосток 18 июля. В Приморье Михаил Пришвин проведёт более трёх месяцев – пробудет здесь до 29 октября[320]. 58-летний писатель (как раз на 58-м году ушёл из жизни Владимир Арсеньев, о котором в это время Пришвин неизбежно думал) совершит около двадцати поездок: Майхе, Посьет, мыс Гамова, Сидеми, Песчаный…