Литературные первопроходцы Дальнего Востока

В каком-то смысле «Олень-цветок» – это набросок будущего «Женьшеня»: «Так, углубляясь в знания края, хотя бы даже полученные из вторых рук, начинаешь открывать себе своеобразную, не затрёпанную экзотику Дальнего Востока, сильную своими контрастами. И правда, в краю, на который зимой так дышит Сибирь, что всё замерзает и при ужасных тайфунах подчас становится холодней, чем в Сибири, летом в речных долинах красуются такие нежные деревья, как белая акация, маньчжурский орех, мелколиственный клён, ясень, бархатное дерево, а подлеском у них бывает та самая сирень, которую мы видим у нас только в садах и на полянках; как обыкновенные цветы, встречаются левкои, львиный зев. Есть лотос и эдельвейс. В этом краю не только природа, но и люди самых разнообразных стран привозили самые разнообразные семена: китайские капитаны – свои, американские – из Америки, русские переселенцы из самых разнообразных климатов тоже всеивали свои семена, и всё большей частью приживалось и росло. Говорят, будто бог при обсеменении мира забыл этот край и, заметив грех свой, смешал все остатки семян и поскрёбышами этими обсеменил весь Южно-Уссурийский край».

В своих очерках Михаил Пришвин вскользь излагает истории, достойные стать сюжетами авантюрных романов: «…А то были известные браконьеры – три брата, прозванные за хитрость “лисицами”. Раз один из таких “лисиц” был захвачен на острове, и егеря даже не очень спешили брать его: лодка отобрана, куда же денешься с острова. Но “лисица” перехитрил егерей: он связал два бревна подштанниками, лёг между ними и отгрёб своими собственными ладонями, как вёслами, восемь вёрст морем до берега. На острове Путятине егеря в перестрелке с браконьерами убили одного из них, некоего Страхова. Труп его они зарыли тут же на берегу, сделав из шлюпки гроб. Оставшиеся браконьеры ночью выкопали гроб, вытащили гвозди, разобрали доски, починили шлюпку и уехали. Но всех отчаянней был знаменитый браконьер Кочергин. Бывало, он приходил на какие-нибудь празднества с братом и пулей разбивал у него стакан с водой на голове. Он мог высмотреть корейца-рыбака в запрещённой для рыбной ловли зоне залива и на громадном расстоянии, когда кореец, склонясь над водой, держит парус, так попасть в него пулей, чтобы он кувыркнулся с судёнышка и спрятал все концы в воду. За голову этого злодея была назначена крупная сумма, многие, конечно, охотились за ним, но в решительный момент робели и сами попадали под его пулю. Как-то раз было, один егерь уснул под кустом на Аскольде и, когда проснулся, видит через куст – сидит Кочергин и вырубает панты. Надо было протянуть руку к винтовке, но рука онемела. Так вот от одного только кочергинского вида у егеря онемела рука, и он в кусту дураком просидел. Впрочем, дело становится понятным, если знать, что егеря были местные люди и за убийство Кочергина получили бы не одну денежную награду, а непременно ещё и пулю в голову от родных и товарищей убитого. Кончил всё кореец: он убил Кочергина тремя пулями, получил от общества награду».

«Голубые песцы» – об острове Фуругельма, самом южном острове России, откуда невооружённым глазом видны Корея и Китай. В 1854 году этот остров наблюдали с борта «Паллады» адмирал Евфимий Путятин и классик Иван Гончаров. Назвали остров именем участника путятинского похода Ивана Фуругельма – впоследствии адмирала, военного губернатора Приморской области, правителя Русской Америки, входящего в топ-лист самых известных дальневосточных финнов наряду с коммерсантом Отто Линдгольмом и капитаном Фридольфом Геком. С 1930-х до 1960-х на острове стоял гарнизон, численность которого доходила до 600 человек.

Песцов в порядке эксперимента завезли на остров Фуругельма в 1929–1930 годах. В рейсе теплохода «Охотск», доставлявшего с Командорских островов этих самых голубых песцов, участвовала в качестве матроса Анна Щетинина – в будущем капитан дальнего плавания; ещё раньше командорских песцов изучал сын польского мятежника, ссыльного, выдающегося географа Ивана Дементьевича Черского[322] – зоолог Александр Иванович Черский[323], у которого брал консультации Арсеньев. «До появления голубых песцов на острове было так много птиц, что если бы поднять на воздух во время злейшего тайфуна один только какой-нибудь птичий базар, хотя бы, например, с мыса Кесаря, то крики птиц совершенно заглушили бы удары Японского моря о скалы», – пишет Михаил Пришвин. Эксперимент с песцами не удался – зверьки нарушили экологическое равновесие, и писатель делает далекоидущие выводы: «Очень возможно, что и много такого есть ещё, в чём мы действуем, выправляя линию природы в пользу себя, на первых порах не лучше безумных песцов, в один год расстроивших всё огромное птичье хозяйство».