Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Он всегда интересовался советской литературой, а теперь как сотрудник Японской миссии получил доступ к прессе СССР – не за тем ли он и пошёл в пропагандисты? Высоко отзывался о Маяковском, Симонове, Маршаке… Даже пробовал писать рассказы из советской жизни («Маршал Свистунов»).

До сих пор из источника в источник ходит множество мифов, касающихся жизни и смерти Несмелова. Вот и брэмовская анкета Арсения Митропольского, датированная 27 мая 1935 года и хранящаяся в Государственном архиве Хабаровского края, вызывает массу вопросов.

Годом рождения он почему-то указал 1892-й, хотя считается, что родился он в 1889-м. Указал два ордена, о ранении не упомянул. Языков не знает, имущества нет. Служит журналистом «Рупора», получает 120 гоби (официальная валюта Маньчжоу-Го) в месяц, на иждивении состоят «жена и ея дочь»[407].

Ещё любопытный момент: «В 1917 году был под следствием как секретный сотрудник Московского охранного отделения».

Политические убеждения – «фашистскiя», но ни в каких политических организациях (на тот момент) не состоит. Заметим, что слово «фашист» в 1935-м имело совсем другое смысловое наполнение, чем, допустим, в 1942-м, а уж русский фашизм в Маньчжурии – явление совершенно особое, никак не сводимое к гитлеризму. Политически и эстетически оно наследовало дуче Муссолини[408] и футуристу Маринетти[409], было распространено в среде патриотически настроенных белоэмигрантов; при этом партию Родзаевского всецело контролировали японцы.

Из 106 листов личного дела Арсения Митропольского к 1992 году, когда «белый» архив рассекретили и передали из КГБ в Госархив Хабаровского края, сохранилось всего четыре – эта самая брэмовская анкета. Остальное изъято и, видимо, уничтожено.

А если предположить, что Несмелов параллельно работал на советскую разведку? Тогда всё встаёт на свои места: поэта подозревали в связях с большевиками, он симпатизировал Советам, получал из СССР гонорары…

С другой стороны, тогда его в 1945 году, наверное, не арестовали бы (те же Всеволод Ник. Иванов и Георгий Пермяков вернулись на родину, избежав репрессий). Или же он работал по принципу «и нашим, и вашим», не питая тёплых чувств ни к японцам, ни к советским властям и будучи мотивирован исключительно материально? Примерно так же он начинал работать на японцев ещё во Владивостоке; понятно, почему Арсения Несмелова называли циником.

Пытаясь прояснить эту сторону биографии поэта, мы обращались к тем, кто имеет доступ в закрытые архивы. Предположение о работе Несмелова на советскую разведку не подтвердилось.

На редкость противоречивая и даже, можно сказать, мутная биография. Человек под несколькими масками: офицер Митропольский, поэт Несмелов, активист фашистской партии Дозоров, пропагандист Дроздов… Весёлый беспринципный циник. Честный, добросовестный вояка. Конечно, авантюрист. Бездомный человек, потерявший родину; как ушёл на фронт – так домой и не вернулся.

На лодке «Удача» Арсений Несмелов рыбачил на Сунгари. Пил водку, которую готовил местный грек Герасим Антипас по русскому рецепту. Писал роман в стихах «Нина Гранина». В 1944-м или 1945-м хотел издать очередной сборник стихов и даже купил бумагу, но потом впал в апатию. Говорил: всё идёт к концу, «больше ничего не будет», «субмарина затонула».

Наступал год 1945-й, ставший для СССР победоносным, а для Несмелова – роковым. Отсрочка истекала. Мина замедленного действия – сотрудничество с японцами, начатое во Владивостоке и продолженное в эмиграции, – встала на боевой взвод.

«В Харбине ничего интересного со мной не происходило» – так завершил Арсений Несмелов записки об уходе в Китай, сбивая пафос.

Сама судьба поправила его, поставив в жизни поэта символическую и трагическую точку.

Впрочем, Несмелов прав: всё самое интересное и самое страшное действительно происходило с ним на родине, которая так его и не отпустила.

«До смерти ничего не будет»

Его арестовали в Харбине 23 августа 1945 года. Мягко говоря, не без оснований – едва ли в данном случае Смершу можно предъявить какие-то претензии.

1945 год стал концом русского Харбина – и русской харбинской литературы. Военная контрразведка Смерш провела репрессии – прежде всего в отношении функционеров БРЭМа и ВФП. Другим эмигрантам пришлось либо возвращаться в СССР, где многие из них были репрессированы, либо ехать куда-то ещё.

Советские спецслужбы знали, кто такой Арсений Митропольский. Из разыскного листа Управления Народного комиссариата государственной безопасности (УНКГБ) по Хабаровскому краю (август 1945 года): «Личные приметы: среднего роста, фигура мешковатая с небольшим брюшком, волосы русые с проседью, волосы зачёсывает с пробором на правую сторону, глаза голубые, лицо морщинистое, пользуется очками…»