Литературные первопроходцы Дальнего Востока

В 1934 году появилось Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ), нечто вроде русской администрации под контролем японцев. В БРЭМе были учтены все русские, на тот момент жившие в Маньчжоу-Го. «Членство в БРЭМе стало обязательным, без карточки БРЭМа нельзя было получить работу, визу и ездить по стране. Даже заставляли носить эмигрантские значки на груди в виде бело-сине-красного флажка, – писал Георгий Пермяков. – В начальники БРЭМа японцы назначали только бывших русских генералов-японофилов». При последних состояли японские советники.

В Китае рушится система русского образования. Русские теряют работу, уезжают – в Тяньцзинь, Пекин, Шанхай, Европу… Многие эмигранты делались «оборонцами», не принимая «ниппонской» (теперь под страхом наказания нужно было писать «Ниппон» и «ниппонцы») оккупации, начинали с симпатией смотреть на СССР, думали о возвращении на родину, обращались в советское консульство за визой и гражданством… В 1942 году эмигранты отметили семисотлетие разгрома немецких «псов-рыцарей» на Чудском озере. Был, разумеется, и другой лагерь – «пораженцев», убеждённых антикоммунистов.

Многие перебрались в международный многоязычный Шанхай – «восточный Париж», «жёлтый Вавилон», открытый порт, где иностранцы свободно селились в особых кварталах – сеттльментах. К 1937 году русских здесь собралось до 25 тысяч. В Шанхае жили такие звёзды, как певец Вертинский и джазмен Лундстрем[396]. Выходили газета «Шанхайская заря», литературные журналы «Прожектор» и «Парус». Появились русские школы, радиостанция, театры. С середины 1930-х годов здесь служил выдающийся миссионер Иоанн (Максимович), архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский[397]. Возникли содружества «Понедельник» и «Шанхайская Чураевка», названная в честь харбинской, объединение «ХЛАМ» (то есть «художники, литераторы, артисты, музыканты» – название явно позаимствовано у киевлян). Литературная жизнь была бледнее, чем в Харбине, однако и здесь имелись заметные авторы, тем более что в Шанхай переехали многие харбинцы. На слуху были такие имена, как Павел Северный[398], бывший лётчик Пётр Ляпидевский[399] (как и его знаменитый однофамилец – первый Герой Советского Союза Анатолий Ляпидевский[400]), публиковавшийся под псевдонимом «лейтенант Льдовский», Виктор Петров[401], Николай Шилов[402], маринисты Борис Ильвов[403] и Борис Апрелев[404]. Большая часть эмигрантов покинула Шанхай в 1949 году, после прихода к власти Мао Цзэдуна[405] и образования КНР. Кто-то вернулся в СССР, как те же Лундстрем и Вертинский, кто-то отправился на Филиппины, в Австралию, США, Европу… Восточная эмиграция распылилась по планете.

Арсению Несмелову в Харбине теперь приходилось перебиваться сочинением рифмованных реклам для зубных врачей. «Даже откровенная халтура, совершенно нечитабельная в исполнении некоторых коллег Несмелова по цеху, под его пером обретала некий шарм», – писал литературовед Владислав Резвый. Валерий Перелешин вспоминал: Арсений Несмелов не отказывался ни от каких заработков, писал в рифму о городских происшествиях, драках между соседями, редактировал сборники каких-то графоманов… Не верил, что халтура вредит ему как поэту: «Вот ещё! Лишняя пятёрка никому не вредит». Да, был неразборчив – зато, когда писал «от себя», сочинял великолепные, по любому гамбургскому счёту, стихи и прозу.

Нужно было делать выбор.

Есть данные, согласно которым Арсения Митропольского ещё в 1936 году завербовал Владимир Кибардин – заместитель начальника 3-го отдела БРЭМ (впоследствии перевербован НКВД).

Несмелов подал ходатайство о переходе из советского подданства в эмигранты. Вступил во Всероссийскую фашистскую партию Константина Владимировича Родзаевского[406]. На заказ писал партийные марши и прояпонские стихи («Великая эра Кан-Дэ»), для которых придумал псевдоним-маску – «Николай Дозоров». В 1936 году поэма «Георгий Семена» (посвящена активисту ВФП по фамилии Семена, который в 1935 году во главе диверсионного отряда проник из Маньчжурии в Приморье, где был схвачен чекистами и расстрелян) вышла со свастикой на обложке, а сборник стихов «Только такие!» предваряло предисловие Родзаевского (фигура интересная и драматическая – чего стоит его добровольная сдача Смершу в 1945 году и покаянное письмо Сталину, не спасшее харбинского «фюрера» от расстрела).

В 1941-м Арсений Несмелов поступил на курсы политической подготовки, организованные японцами при разведшколе в Харбине. По окончании курсов его зачислили в Японскую военную миссию сотрудником 4-го отдела, ведавшего подготовкой пропагандистов и агитаторов, заброской разведчиков на территорию Советского Союза. Имел псевдоним «Дроздов», преподавал на курсах пропагандистов «основы литературно-художественной агитации». В мае 1944 года «Дроздова» перевели в 6-й отдел, который занимался надзором за настроениями русских эмигрантов, агитационно-пропагандистской работой. Там Несмелов служил до занятия Харбина Красной армией в 1945 году.