Но Свифт – это мастер чистого юмора. Французы иногда забавы ради выдумывают абсурдистские истории, но тем не менее невольно сохраняют уважение к разуму и не любят надолго низводить его с трона. Анатоль Франс пишет «Остров пингвинов», который был бы достоин стать вымыслом в духе Свифта, но при этом не может удержаться от искушения, чтобы не подмигивать время от времени читателю, как бы говоря ему: «Успокойся, я не больше тебя верю в эту нелепую выдумку». Вот и Рабле, приводя какие-либо цифры, старается сделать их неправдоподобными. Еще одно подмигивание в сторону зрителей. Вольтер прочитал Свифта и взял за образец некоторые его романы. Кто поверит, что он пытался показать в «Микромегасе»[440]
нечто большее, чем просто символ? Будь Свифт французом и нашим современником, он бы нашел в нашем псевдонаучном вздоре богатый материал для Лапуты[441] 1967 года. Я знаю всего лишь один очень яркий пример такой сатиры, но он как раз от нашего специалиста по английскому языку – Робера Эскарпи с его «Литератроном»[442].Это издание Свифта содержит очень занятный глоссарий, придуманный Свифтом для языка народов, у которых побывал Гулливер. Издатели изучили те приемы, что использовал Свифт в своем словотворчестве, и те, что он частично позаимствовал у Рабле: соединение частей слов из разных языков, например: «mirplus» – «в придачу ко мне» – смесь немецкого и французского; перетасовка букв (например, в языке Рабле превращение «брелан»[443]
в «брледанд»). Язык гуигнгнмов пересыпан звуками «г», «л» и «в», которые удачно передают эффект лошадиного ржания и одновременно «веселую кельтскую походочку». Эту игру ввел в обращение Льюис Кэрролл в своей «Алисе в Стране чудес». Думаю, что такие писатели, как Борхес и Кено[444], получили бы от нее большое удовольствие.Существует мнение, что Свифт, безжалостно уравняв людей с другими существами, продемонстрировал очень смелый и мрачный образ мыслей, но оказался не способен предложить позитивную философию. Я думаю, не стоит интерпретировать слишком пессимистично его вымыслы – фантастические и совершенно бескорыстные. Свифт не собирается предлагать людям гуигнгнмов в качестве примера для подражания. Его лошади не обладают моральным совершенством. Гулливеру приходится объяснять им наши пороки, потому что злоба и ложь им неведомы, к тому же он выставляет нас на суд существ, которые не способны понять людей. «Правда на стороне гуигнгнмов, но жизнь на стороне йеху». Свифт выдумал и тех и других, рассчитывая смутить читателя и заставить его думать. Для того чтобы вырвать человека из плена предрассудков, нужно сначала сбить его с толку и шокировать.
Такова роль этого очень мрачного юмора.
Лоренс Стерн,
или Сентиментальный путешественник
Я всегда любил Стерна. Разумеется, я не перечитывал «Сентиментальное путешествие» и «Тристрама Шенди» так же часто, как «Войну и мир», «Отца Горио» или «Обретенное время». Но этот благожелательный пастор, не чуждый фривольности, обладал мудростью и чувством юмора. Страстный читатель Рабле и Монтеня, Стерн разделял конструктивный характер их скептицизма. Будучи оригинальной творческой натурой, он изобрел роман новой формы, очарование которой загадочно и трудноопределимо. Дидро обязан ему идеей «Жака-фаталиста»; и даже если мы не можем наверняка утверждать, что Пруста и Джойса вдохновили его произведения, неоспоримо то, что задолго до них Стерн пустился в рискованную авантюру многотомного романа, в котором нет единства действия. Анри Флюшер[445]
, директор Французского дома Оксфордского университета и переводчик Т. С. Элиота, посвятил ему великолепную книгу[446] – биографию и одновременно критическое исследование «шендизма» – философии, которая, как и донкихотство, гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.Жизнь Стерна поражает своими внезапными поворотами и контрастами. Он принадлежал к влиятельной семье церковнослужителей, его прадед был архиепископом Йоркским, дядя – протодьяконом-пребендарием[447]
. Его отец, Роджер Стерн, был первым неудачником в «этом процветающем обеспеченном семействе с устоявшимися традициями». Из-за проказ молодости карьера священника была для него закрыта, и ему пришлось стать военным, не имея ни малейшей склонности к этому занятию. Женившись, он возил за собой из казармы в казарму целую ораву малолетних отпрысков, которые постоянно болели и умирали в дороге один за другим. Лоренс Стерн, родившийся в 1713 году, выжил, и от этой жизни у него остались красочные воспоминания, из которых однажды возникнут образы чудаковатых военных «Тристрама Шенди».