Литературные портреты: в поисках прекрасного

«Сколько бы Бриан ни давал воли своему воображению, сколько бы ни отвергал всяческую, даже подспудную, осторожность, он не мог представить себе, как идет по этой обледеневшей тропинке, по страшной тропинке в скалах над пропастью, которая и есть единоличная власть. Человек, если он не обречен от рождения, как короли, постепенно отрывается от других людей, отдаляется, идет по краю обрыва, принимая на себя все удары ветра, а тропинка становится все у́же… Как это грустно! Не говоря уж об опасности. Или же надо быть немного сумасшедшим. Бриан ни в коем случае не ощущает себя сумасшедшим. И хотя он не питает иллюзий относительно своих товарищей, он не представляет себе жизнь без товарищеских отношений. Посягнуть на общественные свободы. Забыть о законе больше чем на двадцать четыре часа. Приказать жандармам и кирасирам убедить упрямцев. Отправить тех, кто упорно продолжает думать иначе, в Ламбессу или Ля-Нувель… Нет, пусть зеваки аплодируют, пусть правые реакционеры благословляют меня на это, никогда. «Решено: невозможно навсегда остаться непреклонным, как в двадцать лет. Но неужели эти идиоты думают, что мне понравилось бы править, если бы я чувствовал, что вся Республика против меня?..»

…Бриан даже сомневается, что может быть как-то иначе. Он не представляет себе, что человек, даже в плену бредовых амбиций, может найти в себе мужество нарушить законы народа, если он по крайней мере не получил на это секретный мандат или карт-бланш от людей, которых считает своими братьями… «Даже Луи Наполеон… Никто не разубедит меня, что он не решился бы на второе декабря, если бы карбонарии или кто-то еще не сказали ему: „Вы можете идти…“ Вошедший недоверчивый секретарь говорит ему, впрочем, не строгим голосом:

– Пришел господин Гюро.

Но Бриану хочется еще немного помечтать. Он мягко отвечает:

– Попросите его пять минут подождать».

Д) И наконец, необходимо было соблюдать равновесие между «единодушным» романом, то есть романом о Франции, романом о команде, и судьбами отдельных персонажей. В конце концов, именно они и являются тем материалом, из которого сделана жизнь. И здесь Жюль Ромен в значительной мере преуспел. Многие отдельные персонажи его книги привлекают внимание и заставляют волноваться. Читателя действительно занимают любовные истории Жаллеза, история унижений Гро, детские беды и радости маленького Луи Бастида. Прочтите главу о желтых ботинках в «Униженных». Вот образец простых и подлинных чувств. Бастиды бедны. Отец получает двести десять франков в месяц. Но маленький Луи хорошо потрудился, и мать обещала ему желтые ботинки. Она покупает их. Вначале кажется, что мальчик горд и доволен.

«Но пока они шли по улице Орденер, она заметила, что на лице ребенка появилась тень заботы. Он смотрел прямо перед собой. Казалось, он пытается угнаться за какой-то мыслью, слишком трудной для него, ускользающей куда-то вдаль.

– О чем задумался, малыш?

– Ни о чем.

– Ты не рад?

– Нет, что ты, рад!

– Так что же?

– А сколько стоят мои ботинки?

– Девять франков пятьдесят. Ты не слышал, как я торговалась? (Он слышал, но боялся, что ошибся.) Он согласился сбавить только восемь су. Ох, дорогие они! Но это очень хорошая вещь. Кожа чудесная. Конечно, они остроносые, но я уверена, что они тебе не жмут.

– А скажи, мама…

– Что?

– А сколько папа зарабатывает в день?

– Да зачем тебе это надо? О чем ты думаешь?

Ей показалось, что она краснеет. Она испытывала неловкость перед своим ребенком. Она считала, что его вопрос неуместен, и хотела было ответить ему еще резче, но выражение его широко раскрытых глаз, все так же смотревших куда-то вдаль, было слишком серьезным. Она даже не нашла в себе силы солгать.

– Сколько получает папа… Ну что же! Это очень даже неплохо, что он столько получает. Во-первых, ему платят каждый месяц. Платят за воскресенья и праздничные дни. За те дни, когда он работает и когда отдыхает… Не так, как другим… Так гораздо лучше, чем у рабочих.

– Да, но сколько у него получается за день?

– За день настоящей работы?

– Не знаю… Нет… За один день, просто, за день, чтобы прожить.

Она снова покраснела.

– Я не считала… Ну, конечно, не десять франков. Десять франков – это только крупные служащие получают.

– А!.. И девять франков не выходит?

– Ну, во всяком случае, где-то близко. Да к чему тебе это?

Она склонилась, чтобы поближе увидеть его лицо. Радость, только что озарявшая его, куда-то ушла. Он немного сдвинул брови, губы слегка дрожали. Он все так же смотрел прямо перед собой, но свет его глаз подернулся влажной пеленой. Он сильнее сжал руку матери. И внезапно она всем сердцем ощутила мысль, которая мучила его. Ей потребовалось сделать над собой большое усилие, чтобы не расплакаться вслед за ним. Склонившись над ним, гладя его волосы, его беретик, она сказала, пытаясь скрыть свои чувства:

– Мой мальчик! Мой бедный малыш! Мой маленький, дорогой Луи!..»