Литературные портреты: в поисках прекрасного

Всю жизнь он стремился к литературе мужественной, прославляющей отвагу и волю в ущерб сентиментальным ценностям. Его оправдывал дух времени. Сентиментальные ценности царили во времена стабильности и досуга. Молодежь, которая росла под звуки пулеметных очередей, нуждалась в более жестких наставниках. Анализ личности интересовал молодых куда меньше, чем объединение масс. Произведения Мальро, как и книги Хемингуэя, погружавшие их в волны крови и героизма, должны были им понравиться. И понравились.

Однако главная причина обаяния Мальро состояла в том, что его жизнь отвечала его творчеству. Где-то он сказал, что мемуары – единственные книги, заслуживающие того, чтобы быть написанными. Его романы – это преобразованные мемуары храброго и умного человека. Мальро знал и прожил Китай «Завоевателей» и «Удела человеческого», воевал в Испании вместе с добровольцами «Надежды», в 1940 году он находился в танке, как герои «Орешников Альтенбурга», он командовал бригадой во время кампании освобождения. Комбатанты знают это и уважают его. «Для большинства из нас, – писал Гаэтан Пикон[425], – Мальро был тем, кем Пеги, Баррес, а ранее Шатобриан были для молодежи прежних времен». Ему удалось создать шедевр из собственной жизни еще в большей степени, чем Шатобриану. Искатель приключений рискует. В течение пятнадцати лет Мальро ввязывался в мировую революцию, не вступая при этом в коммунистическую партию. Мы увидим, как он круто повернул к войне национальной, голлизму и власти. «Человек, жаждущий сыграть свою биографию, как актер играет свою роль», одновременно автор и исполнитель драмы своей жизни. Он подарил себе прекрасный сценарий. Что бы теперь ни случилось, партия представляется выигранной.

I. Провозвестник абсурда

В наше время много кричат об абсурдности мира. Большинство произведений Камю посвящено «человеку абсурдному», тому, кто измерил пропасть между надеждами человека и безразличием вселенной. Правда, эта идея не нова. Мальро, как многие другие, цитирует Паскаля: «Представьте множество людей в цепях. Все они приговорены к смерти, каждый день некоторых убивают на глазах у других, остающиеся знают, что та же участь ожидает и их самих… Это картина удела человеческого». Да, именно в этом основа абсурда. Смерть – это «неопровержимое доказательство абсурдности жизни».

Для верующих проблема абсурда предполагает очевидное решение. Их вселенная не безразлична, она подчиняется всемогущему Богу, внимательному к судьбе каждого творения, Богу, которого можно умилостивить молитвой. Для них смерть не окончательное уничтожение, но начало настоящего существования. «Смерть, где твоя победа?» Душа продолжает жить и ликует в присутствии Бога. Но для героев Мальро, для Гарина и Перкена, для Жисора и Маньена, Бог мертв. Что делать с душой, если Бога нет? Гарину необходимо верить в абсурдность мира. «Нет ни сил, ни настоящей жизни без уверенности, без навязчивой мысли о суетности мира».

Мальро нигде не говорит о своем согласии с Гариным, и я не думаю, что он с ним полностью согласен. Сам он утверждает: «Отсутствие у жизни конечной цели стало условием действия». Это отсутствие высвобождает действие. Если ничего нет, можно осмелиться на все. Это, говорит Пьер де Буадеффр[426], «демонический соблазн, перед которым Мальро чудом устоял, но которому обычно поддаются завоеватели, от Калигулы до Гитлера». Человек, ничего не имеющий за душой, способен на самые дерзкие аферы. Ему нечего терять. Китайские террористы и испанские летчики бросали на зеленое сукно свои жизни. Эти ставки в их глазах не имели никакой ценности.

Но тогда зачем? Разве не было бы более естественным в этом равнодушном мире жить счастливыми мгновениями, а не искать схваток, пыток и смерти? Ведь Гарин сражается не во имя «цели». С презрительной иронией говорит он о людях, якобы трудящихся для счастья человечества. «Эти кретины видят в этом смысл. В данном случае есть только один смысл, который не является пародией: само эффективное применение силы». Честолюбие? Гарину (в котором есть что-то от Мальро, но только юного) не свойственно честолюбие, просчитывающее будущее и готовящее последовательные завоевания, как спланированное честолюбие Растиньяка, «но он ощущает в себе стойкое, постоянное стремление к могуществу». От власти он не ждет ни денег, ни внимания, ни почета; ничего, кроме нее самой. «Он стал наконец смотреть на осуществление власти как на облегчение, на освобождение. Он поставил себя на кон. Бесстрашный, он знал, что любой проигрыш ограничен смертью».

Такие мысли на каждом шагу упираются в смерть. Иногда она кажется решением. Дед Бергер из «Орешников Альтенбурга» кончает с собой, как это сделал дед Мальро. А накануне своей смерти этот Дитрих Бергер спрашивает у своего брата:

– Если б ты мог выбирать себе жизнь, какую бы ты выбрал?

– А ты?

– Знаешь, клянусь тебе, что бы ни случилось, если бы надо было прожить еще одну жизнь, я бы не хотел другой, чем жизнь Дитриха Бергера.