Литературные портреты: в поисках прекрасного

Иногда приходится спуститься с тротуара, и это такое удовольствие – ждать, а потом наблюдать, как обруч делает небольшой прыжок. Тут уж он точно похож на зверька, хитрого и нервного. А потом, до самого тротуара напротив, он все время подпрыгивает на булыжниках, на стыках, дергается и шатается, как будто капризничает».

Кроме того, говорили: «Почему в своих произведениях он отводит столько места странным и преступным персонажам, вроде Кинетта, или причудливым заговорам, похожим на мистификации?» Конечно, в определенной мере потому, что сам Ромен, как мы уже показывали, испытывал странную склонность к заговорам, к «секретам короля», к таинственным посланникам и тайным обществам, но еще и потому, что он верит в значимость их роли в истории и, следовательно, в структуре общества: «Церковь и сама является тайным обществом… Нельзя разобраться в истории монархической Европы, если не представить в центре ее фантастическую паутину, которую являл собой орден иезуитов… Что касается Революции, ее можно объяснить лишь долгой подготовительной работой тайных обществ… Вы никогда не задавались вопросом, почему в неподготовленной, не заминированной заранее Франции с такой ошеломляющей скоростью взорвалось Четырнадцатое июля?.. Если изучать историю под этим углом, вся она представляется состоящей из неожиданностей, превратностей, потрясений, чудес. И все детское, наивное, что могло возникнуть в подобном романе, уцелело благодаря чувству глубокого стремления к идеалу. Все мрачные козни, вызывающие в конце концов лишь улыбку, предстают тяжелым вызреванием нового мира, сравнимым с бесконечным терпением человека, ищущего выход из своей темницы…»

Люди доброй воли выступили в тайный крестовый поход против тирании, против хаоса, против войны, против власти денег, против жестокости. Все это достойно похвалы. Конечно, вполне вероятно, что они часто ошибались в качествах вождей, которых поддерживали, в природе своих целей, в ожидании немедленного результата своих действий. Более того, это даже неизбежно. Нельзя действовать, не совершая ошибок. Но невозможно сомневаться в благородстве их замыслов и чистоте их намерений, и когда я пишу эти слова, то думаю также и об авторе, который и сам был одним из описанных им персонажей и которого я не задумываясь ставлю в один ряд с Людьми доброй воли. «Люди доброй воли» – это по-настоящему большое произведение, не только по объему или уму, но и наполненное большой любовью.

И наконец, кое-кто говорил: «Это слишком большая книга. Произведение искусства должно иметь пределы, надо, чтобы его можно было охватить взглядом, оно должно складываться в уме в единое и понятное целое. Воспроизводить многообразие и беспорядочность мира не означает создавать произведение искусства. Подшивка газет, выпущенных с 1908 по 1933 год, более соответствовала бы идеологии „унанимизма“, чем „Люди доброй воли“. Но это не сделало бы из нее произведение искусства. Где план этого произведения?»

А на это я отвечу, что такой план, теперь уже угадываемый читателем, полностью раскроется только после завершения произведения. Вспомните великий роман Пруста. По мере его появления мы восхищались отдельными фрагментами, не осознавая целого. Но когда появилась возможность сопоставить «Обретенное время» и «Утраченное время», когда образы начала романа, в том числе и маленькое пирожное «Мадлен», вновь возникли в конце, мы поняли, что эта огромная арка стоит на двух надежных и симметричных опорах. Вероятно, так случится и с «Людьми доброй воли», когда последний день эпопеи отзовется эхом первого дня[423].

V

Поэт современной жизни, интересующийся ее технологиями, ее городами, тянущими свои щупальца во все стороны света, ее тайными движущими силами. Мощный писатель-романист, сумевший оживить целый мир и воскресить целую армию при Вердене. Человек доброй воли, который верил и до сих пор верит в силу ума и солидарности людей. Все это превращает Жюля Ромена в одного из великих писателей нашего времени. Другие лучше поняли и описали различные стороны человека. Бальзак и Пруст глубже изучили страсти его души. Но в своей области, то есть в поэзии человеческих групп, Ромен не знает равных. Благодаря уму и культуре он смог сделать для жизни наших дней то, что Рец или Сен-Симон сделали для жизни XVII века. Сосуществование поэта, философа, мемуариста и романиста в одном уме – вот что явилось необходимым условием для того, чтобы была написана Человеческая комедия одной из самых смутных и самых грустных эпох в истории.

Андре Мальро [424]

«Мир стал похожим на мои книги», – написал Мальро. В своих романах он описывал риск, борьбу, революцию, и весь мир стал восстанием и войной.