Литературные портреты: в поисках прекрасного

Е) В своих произведениях Ромен отводит эротике гораздо больше места, чем могли бы позволить себе Бальзак или Стендаль. Ален в своей «Системе изящных искусств» утверждал, что истинному романтизму присуще целомудрие и что описание физической любви не является предметом, достойным художника. Он обосновывает это тем, что чувственные эмоции, пробуждаемые таким образом у читателя или зрителя, слишком сильны и не оставляют места для эмоций эстетических. Портрет обнаженной женщины приобретает эстетическую ценность только благодаря определенной стилизации. Скульпторы, создавая свои шедевры, вдохновлялись Аполлоном, а не Приапом. Я полагаю, что тут вопрос в эпохе и нравах. Петроний, Рабле, Лакло, Пруст или Хемингуэй описывают сцены, на которые не отважились бы ни Расин, ни Рец. Значит ли это, что Расин и Рец были менее чувственными, чем Лакло, Пруст и Ромен? Истина состоит в том, что свобода, с которой писатель говорит о любви, определяется и темпераментом художника, и нравами его времени. Ромен придает огромное значение этим описаниям и не скупится на них. «По тому, как мужчина занимается любовью, – говорит он, – можно определить его наиболее характерные черты». Ален – и Стендаль – ответили бы ему: «Черты живого мужчины… Да… Но не черты героя романа».

Удалось ли автору «Людей доброй воли» воплотить свой замысел в жизнь? Представил ли он нам волнующую и полную картину нашего времени? Сразу же скажем, что на полноту не может претендовать ни одна романическая картина. «Человеческая комедия» – это исполинское произведение, однако она не дает нам исчерпывающую картину Франции XIX века. В творчестве Бальзака почти отсутствуют рабочие, крупная индустрия, двор, романы о Великой армии так и не были написаны, об отношениях с другими странами едва упоминается. Это не имеет значения. У нас нет никаких оснований искать в одном произведении описание всего известного нам мира. Мы имеем лишь право требовать, чтобы автор хорошо знал то, о чем пишет.

Относится ли это к Ромену? Говорили, что он хорошо знает мир выпускников Эколь Нормаль, профессоров, писателей, но плохо разбирается в светской публике и духовенстве, поэтому их описания грешат неточностью. На мой взгляд, ответ здесь будет таким: 1) Ни один человек не может знать всего. Поле наблюдения, выбранное Жюлем Роменом, стало одним из самых обширных в истории литературы. Он хорошо изучил Францию, много путешествовал за границей. Его политики, военные и деловые люди так же достоверны, как его профессора и писатели. Это уже много. 2) Его светская публика и священники если и не достоверны, то уж никак не менее достоверны, чем в романах его соперников. Бальзаковские герцогини иногда изрекают удивительные вещи. Епископ Мириэль у Виктора Гюго не более живой персонаж, чем аббат Жан. Де Марсей удался хуже, чем Гюро. Некоторые главы этого огромного труда выбиваются из общей гармонии. Но только великие романисты находят в себе мужество пойти на большой риск. 3) Тщательное и вдумчивое изучение различных техник придает произведению особую основательность. Я уже говорил о технике описания военных событий при Вердене и о технике политических описаний в отношении Бриана, но вот крохотный пример, в котором меня восхищает достоверность деталей. Речь идет о технике игры с обручем, какой ее понимает маленький Луи Бастид:

«Если будешь долго играть с обручем, как Луи Бастид, и тебе при этом повезет найти обруч, который тебе действительно понравится, то поймешь, что дело обстоит иначе, чем в обычной игре. Попробуй-ка бегать в одиночку, ты устанешь через несколько минут. А с обручем можно играть бесконечно, и не устанешь. Тебе будет казаться, что у тебя есть опора, что тебя почти несут. И если вдруг ты на минутку почувствуешь усталость, тебе вдруг покажется, что обруч по-дружески отдает тебе свою силу.

Впрочем, вовсе не обязательно всегда бежать во весь опор. Когда как следует научишься, можно идти почти шагом. Трудность состоит в том, чтобы обруч не отклонился влево или вправо, или не зацепился за ноги прохожего, который будет отбиваться, как крыса, попавшая в ловушку, или не свалился бы на землю после немыслимых пируэтов. Надо уметь пользоваться палочкой, бить совсем легонько, едва прикасаясь, но при этом постоянно следить за обручем. И главное, между ударами контролировать малейшие движения обруча с помощью палочки, которая все время прикасается к краям обруча то с одной, то с другой стороны, как бы лаская его, поддерживая или поправляя его ход, а конец этой палочки быстро оказывается в том месте, где обруч угрожает отклониться от курса…

Иногда обруч ускоряет свой бег и хочет удрать. Конец палочки следует за ним, не касаясь. Потом он немножко наклоняется, поворачивается. Он ведет себя точно так же, как зверь, который бежит не рассуждая. Надо знать, как поймать его, но тут нужно быть терпеливым. Иначе рискуешь послать обруч в стенку или уронить на землю.