«Клио – одна из прославленных муз, но всем известно: наравне с сестрой Мельпоменой она обладает неприятным свойством – напыщенностью. Со своими корсетами, драпировками и важным видом она иногда бывает почти невыносима. Но к счастью, судьба внесла коррективы. Судьба постановила, что при торжественных выходах Клио будут сопровождать некие существа, бесенята, что бегают вокруг, хихикают, дразнятся, обезьянничают, угрожают задрать даме юбку и даже иногда тянут за манто, самым скандальным образом открывая ее нижнее белье. Это газетчики, любители писать письма, болтуны, мемуаристы и журналисты прошлого, страстно любящие обнажать ничтожество, скрываемое великими, и в то же время напоминать, что история говорит о случившемся в реальной жизни».
При создании чьей-то биографии или даже исторического труда необычайно увлекательно отправиться на охоту за живыми подробностями, которые можно найти в мемуарах и письмах. Иногда читаешь сотни страниц – и ничего, кроме общих и спорных мыслей, но вдруг за поворотом какой-то фразы возникает жизненный эпизод, и на нем внимательный читатель задерживает взгляд. Как радостно, например, узнать, что д’Орсе смеялся очень громко, приговаривая «Ха-ха!» и слишком крепко сжимая руку друга. Стрейчи – мастер деталей: он знает, что в детстве королева Виктория научилась у гувернантки делать маленькие картонные коробочки, украшенные золоченой бумагой и рисунками цветов; что перед отъездом из Германии принц Алберт угрюмо слушал оперу «Вольный стрелок», а перед смертью повторял слова из оперы: «Liebes Fraüchen, gutes Weibchen»[295]
; что королева в ответ на рискованные шутки холодно говорила: «Нескромно!» Стрейчи показывает нам вечер в Виндзоре, общество за круглым столом, королевские альбомы гравюр, бесконечные шахматные партии принца с тремя приближенными дворянами. Стрейчи полагает, что история состоит скорее из таких эпизодов, чем из великих замыслов и обширных планов. «Международная конференция, – как-то сказал он мне, – это люди, у каждого свой характер, привычки, невралгии, здоровый или больной желудок. Если писать историю конференции, это будет не только анализ государственных интересов, но и обзор реакций разных характеров друг на друга». Писатель отнюдь не отрицал историческую правду, просто искал ее в бесконечно малом.Больше всего Стрейчи любил превращать какую-нибудь одну деталь в символ. Например, он пишет о леди Эстер Стэнхоуп из знаменитого рода Питтов. Стрейчи особенно интересуют носы членов семьи. «У носа семейства Питт весьма любопытная история. Его эволюцию можно изучить на примере трех поколений. За великолепным крючковатым носом лорда Чатама, на изгибе которого рождались империи, последовал рвущийся вверх нос Уильяма Питта Младшего, упорный символ неукротимого высокомерия. Завершает эволюцию леди Эстер Стэнхоуп. Ее нос, хоть и стремится в высоту, теряет маскулинность. Костяк, представленный у деда и отца, исчез. Нос леди Эстер выражал ярое честолюбие, фантастическую гордыню, он презирал Землю, он поднимался ввысь к чему-то несказанному. Одним словом, это был целиком и полностью задранный нос». Этими словами начинается очерк о леди Эстер Стэнхоуп, и, как часто бывает у Стрейчи, тема вновь появляется в конце, когда речь идет о смерти героини. «Конец наступил в июне 1839 года. Слуги тут же растащили все, что имелось в доме, но какое дело было до этого леди Эстер? Она лежала на постели, большая, невероятная, со своим задранным носом».
Здесь история становится наполненной символами поэмой. Чудесно, но нельзя не признать, что для достижения подобного эффекта, возможно, пришлось пожертвовать чем-то более значительным. Возможно, эта карикатура приближает нас к истине, возможно, даже в чем-то превосходит, но это все же не истина. Конечно, бесенята, что, хихикая, бегают вокруг Клио и поднимают юбки достойной дамы, весьма забавные создания. Лучшие из мемуаристов и авторов писем доставляют нам живое эстетическое удовольствие. Но Фюстель де Куланж вполне справедливо сомневается в точности подобной реконструкции прошлого. Потому что мемуарист был субъективен, памфлетист записывал истории, где заведомо содержалась ложь, автор писем распространял сплетни. В ряде случаев, которые нам довелось изучить после Стрейчи, он проявил себя скорее большим художником, а не крупным историком. К генералу Гордону он был несправедлив. Его Дизраэли куда более смешон, чем в жизни, и не столь глубок. Его королева Виктория в последние годы правления далеко не так точна и сильна, как свидетельствуют ее письма. Скажем так: Стрейчи – собиратель фактов; можно восхищаться широтой его познаний и исследований, но тяга к насмешкам и чрезмерное пристрастие к эпиграммам иногда побуждают его жертвовать простотой и точностью ради увеселения публики.