Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги

Некоторые приписывают Салтыкову-Щедрину цитату: «Если в России начинают говорить о патриотизме, знай: где-то что-то украли». На самом деле он говорил о патриотизме совсем другое. «Идея, согревающая патриотизм – это идея общего блага. Какими бы тесными пределами мы ни ограничивали действие этой идеи (хотя бы даже пространством княжества Монако), все-таки это единственное звено, которое приобщает нас к известной среде и заставляет нас радоваться такими радостями и страдать такими страданиями, которые во многих случаях могут затрагивать нас лишь самым отдаленным образом. Воспитательное значение патриотизма громадно: это школа, в которой человек развивается к воспринятию идеи о человечестве», – писал он в статье «Сила событий».

А тех, кого у нас сегодня называют либеральной оппозицией, Салтыков презрительно называл «паразитами». «Напротив того, идея, согревающая паразитство, есть идея, вращающаяся исключительно около несытого брюха. Паразит настолько подавлен инстинктами личного эгоизма, что не может сознавать себя в связи ни с какою средою, ни с каким преданием, ни с каким порядком явлений. Хотя же и случается, что он предпочитает одну территорию другой и начинает называть ее отечеством, но это не отечество, а только оседлость. Воспитательное значение паразитства громадно: в этой школе вор мелкий развивается в вора всесветного». Как тут не вспомнить, например, про Навального?

И не будущих ли Чубайсов и тех, кто его оправдывает, имел в виду Салтыков, когда говорил: «Почти на каждом шагу приходится выслушивать суждения вроде следующих: «правда, что N ограбил казну, но зато какой патриот!» или: «правда, что N пустил по миру множество людей, но зато какой христианин!» – и суждения эти не только не убивают нашу совесть, но даже не удивляют нас».

«Нельзя быть паразитом и патриотом ни в одно и то же время, ни по очереди, то есть сегодня патриотом, а завтра проходимцем. Всякий должен оставаться на своем месте, при исполнении своих обязанностей», – указывал писатель. Увы, сегодня у нас такое происходит далеко не всегда. И тут тоже невольно приходит на ум один известный современный политик, и даже руководитель партии.

Часто Салтыкову-Щедрину приписывают сегодня и другую цитату: «Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России я отвечу: пьют и воруют». Один любознательный пользователь интернета заинтересовался, откуда же взята эта цитата? В произведениях писателя ее нет. Но оказалось, что ею наводнён весь интернет. «Гугл» даёт 106 000 ссылок на «Салтыков-Щедрин пить и воровать», 105 000 на «Салтыков-Щедрин пьют и воруют» и 104 000 на «Салтыков-Щедрин в России пьют и воруют».

«Но самое интересное, – отмечает любознательный пользователь, – что ни в одном тексте по ссылкам не дан источник «крылатого выражения». Я, конечно, все сто тысяч ссылок не осилил, но просмотрел вроде бы авторитетные… По мере сокращения периода времени появления ссылок их количество, естественно, уменьшалось. Пока не осталась одна – самая первая. Автором цитаты оказался… Александр Розенбаум. До сих пор на его официальном сайте лежит его интервью «Собеседнику» с хорошим таким заголовком: «Никому не позволю лапать себя грязными руками», в котором он и родил «цитату» Салтыкова-Щедрина. Вот как это прозвучало впервые 16 октября 2000 года: «А. Розенбаум: «Ещё то ли Карамзин, то ли Салтыков-Щедрин сказал: «Что будет через двести лет? Будут пить и воровать!»

Писать не переставал до конца

Издательской работой отставной чиновник Салтыков занимался страстно, с увлечением принимая к сердцу всё, касающееся журнала. Окружённый людьми ему симпатичными и с ним солидарными, он чувствовал себя благодаря «Отечественным запискам» в постоянном общении с читателями. Когда пытаются объяснить, почему вдруг вице-губернатор решил вдруг оставить свой пост и уйти в литературу, ответ на самом деле простой. Волшебный зов искусства оказался сильнее. Такой же пример приводит Станиславский в своей книге «Моя жизнь в искусстве». Один высокопоставленный генерал так увлекся его театром, что бросил все и стал заниматься тем, что сидел во время спектакля за сценой и с увлечением свистал соловьем.

Однако запрет журнала за «вредное направление» сильно расстроил Салтыкова. Мысль об одиночестве, о «брошенности» стала удручать его всё больше и больше. «Болен я, – восклицает он в первой главе „Мелочей жизни“. – Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Измождённое тело ничего не может ему противопоставить».