Литературные воспоминания

и нескольких литераторов в свою квартиру с намерением познакомить их с новым

своим произведением. Сам он читать не мог, нажив себе сильнейший бронхит и

получив предписание от врача своего, доктора Шипулинского, не только не

читать ничего для публики, но даже и не разговаривать с приятелями.

Присужденный к безусловному молчанию, Тургенев завел аспидную доску и

вступал посредством нее в беседу с нами, иногда даже очень продолжительную, что с некоторым навыком происходило довольно ловко и быстро. Чтение романа

поручено было мне; оно заняло два вечера [381]. Удовлетворенный всеми

отзывами о произведении и еще более кой-какими критическими замечаниями, которые тоже все носили сочувственный и хвалебный оттенок, Тургенев не мог не

видеть, что репутация его как общественного писателя, психолога и живописца

нравов устанавливается окончательно этим романом. Совершенно успокоенный, он просил Некрасова припечатать, после оглавления, посвящение его мне, в

благодарность за чтение, но Некрасов почему-то не исполнил его желания, и

запоздалое посвящение явилось только в 1860 году в «Библиотеке для чтения»

при замечательной тоже повести его «Первая любовь» [382].

Но что произошло, когда в «Современнике» 1859 года явился роман

«Дворянское гнездо»? Многие предсказывали автору его овацию со стороны

публики, но никто не предвидел, до чего она разовьется. Молодые писатели, начинающие свою карьеру, один за другим являлись к нему, приносили свои

произведения и ждали его приговора, в чем он никогда не отказывал им. стараясь

298

уразуметь их дарования и их наклонности; светские высокопоставленные особы и

знаменитости всех родов искали свидания с ним и его знакомства. Особенно, как

мы уже имели случай заметить прежде, он сделался любимцем прекрасного пола, упивавшегося чтением его романа. Женщины высших кругов петербургского

общества открыли ему свои салоны, ввели его в свою среду, заставили отцов, мужей, братьев добиваться его приязни и доверия. Он сделался свой человек

между ними и каждый вечер облекался во фрак, надевал белый галстук и являлся

на их рауты и «causeries» [383], удивлять изящным французским языком, блестящим изложением мнений своих с применением к понятиям новых его

слушательниц и слушателей, остроумными анекдотами и оригинальной и весьма

красивой фигурой.

Несмотря на многочисленные светские свои обязанности,

производительность Тургенева росла вместе с его репутацией. Он не позволил

отуманить себя общественными похвалами, а, напротив, под говор их взгляд его

на самого себя приобретал особенную трезвость и ясность. Едва напечатав

«Дворянское гнездо», он принялся за новое произведение, уже упомянутую

повесть «Накануне», которая была совершенной противоположностью с романом, имевшим такой колоссальный успех. Оставайся он при одном и том же

счастливом мотиве, проведенном им однажды, имя его как литератора, конечно, пользовалось бы еще заслуженным уважением, но никогда не выросло бы до того

значения перед публикой, в каком застала его смерть. Собственно говоря,

«Дворянское гнездо» было трогательным прощанием устарелых порядков жизни, отходящих в историю, причем все высшие, идеальные их потребности и

стремления выставлены в лучезарном свете, как это бывает почти всегда и с

людьми и с порядками, с которыми современники расстаются навсегда. В самом

упоении славой и на первых же порах общего одушевления Тургенев

почувствовал, что есть опасность продолжать такие же отношения к отжившему

времени и далее. Благоуханный цветок, выросший на этой почве и возбуждавший

всеобщий восторг, мог свидетельствовать еще и в пользу ее плодородности, чего

Тургенев, будучи жарким сторонником грядущих реформ, боялся всего более.

Следовало напомнить энтузиастам романа, что характеры, завязка и развязка его, при всей их верности и искусстве обрисовки, зиждутся все-таки на обеспеченном

состоянии лиц, огражденных крепостным режимом от труда и богатых досугом, который они и употребили на изумительную обработку своего внутреннего мира.

Случай помог Тургеневу найти подходящий сюжет.

Прожив с нами часть зимы 1858/59 года, Тургенев не раз читал нам по

вечерам отрывки из скомканной, неумелой, плохой рукописной повести некоего г.

Катранова (псевдоним, как объяснял сам Тургенев [384]), удивляя нас своим

участием к произведению, не заслуживающему никакого внимания. Имя это

имеет, однако же, право на упоминовение его в воспоминаниях о Тургеневе, так

как господин, носивший его, внушил Тургеневу идею романа «Накануне».

Повесть Катранова, озаглавленная «Московское семейство», изображала

пожилого немца, мучившего свою подругу, добродушную старушку, Аграфену

Степановну, и дочь от них, прелестную барышню, Катерину, которая не любила

отца за грубое обращение с матерью. Дочь эта оказалась еще хорошей

299

музыкантшей и очаровательной певицей. Повстречавшись на прогулке в

окрестностях Москвы с молодым болгарином, Николаем Каменским, приехавшим

для образования себя в Московский университет, и распознав в нем сразу