Литературные воспоминания

честную, серьезную натуру, влюбилась в него; но он, по врожденной дикости, сторонился от нее. С помощью пения и музыкальных упражнений она скоро

успела развить в нем привязанность к себе, вполне уничтожив его застенчивость и

неповоротливость. Затем автору достаточно было трех полустраничек, чтобы

поразить болгарина злой чахоткой в Москве, выслать его в Италию и там

уморить, да и этого еще было мало. На тех же страничках автор помещает еще

велеречивое предсмертное письмо болгарина к Катерине, которая получила его

уже в Париже, куда выпросилась у отца для окончания своего музыкального

образования, сулившего старику изрядные барыши в недальнем будущем. Вместе

с письмом Каменского получено было в Париже и известие о кончине ее матери.

Все, что любила Катерина, разом уничтожилось вместе с планами ее явиться к

больному в Италию и утешить его последние минуты своим присутствием.

Повесть кончалась передачей факта, сухо, как обыкновенно кончаются рассказы, имеющие в виду изобразить «истинное происшествие», но вот из каких слабых, едва намеченных штрихов создавалась в уме Тургенева сочная картина, развивающаяся в его «Накануне» и украсившая собою второй № «Русского

вестника» на 1860 год [385].

Мы уже знаем, что она начата была в июне предыдущего года, в Виши.

Война франко-итальянская формально уже кончилась тогда; но она продолжалась

с тайным содействием министерства короля сардинского, на море и на суше, ибо

могущество Австрии не было сломлено окончательно в Италии. Виллафранкский

трактат оставлял Австрии еще большое влияние на Апеннинском полуострове, устранить которое приходилось уже Гарибальди высадкой в Неаполь и

возмущением Сицилии; да император французов не желал и слышать о

поколебании римского владычества папы. Италия доделывала то, что Наполеон

оставил полуконченным и притом доделывала на свой страх, не справляясь с

видами и намерениями своего покровителя. Некстати медлительный и некстати

решительный, Наполеон думал только о том, чтобы пожать новые лавры перед

публикой в своем отечестве. Войска, участвовавшие в итальянской кампании, стягивались в Париж, где император готовил им колоссальный смотр — une revue monstre, имевший все подобие триумфа старых кесарей Римской империи. От

этого триумфа именно Тургенев и бежал сперва в Виши, а потом в Куртавнель. От

природы Тургенев был ненавистником всего деланного, официально

праздничного, декоративного — без теплоты и сердечного участия. Письма его от

этой эпохи наполнены восторженными восклицаниями: evviva Italia, evviva Garibaldi [386], которые он считал еще революционными возгласами, как

оказывается, да еще насмешками и ироническим отношением к французам и к их

национальному безмерному самолюбию, к их самообожанию. Кстати заметить, что он был далек в это время от поклонения гению Франции и, напротив, не

признавал за ним и тех заслуг, какие оказали европейской цивилизации лучшие ее

умы. 22 (10) июня 1859 получено было от него из Виши письмо, в котором

заключались, между прочим, и следующие строки:

300

«Соллогуба дернуло перевести «Дворянское гнездо» для «Revue

Contemporaine» — гнусный журнальчик, — но я отклонил такую великую честь.

Все французское для меня воняет, и уж, коли выбирать, лучше возиться с

французскими epicicrs (лавочниками (франц.), чем с французскими beaux esprits (остроумцами (франц.). Я живу в Виши и скромном отеле, где вижу за table d'hot'oм несколько французских epicicrs; особенно один из них пленителен. Он

убежден, что русские мужики продают своих детей—«pour Ie serail du Grand Kan des Tartares, monsieur!» (в сераль великого хана Тартарии, государь мой!) — и

прибавляет: «Ah, monsieur! quelle sale chose que la religion de Mahomet [387]». Я, разумеется, его не разуверяю. Здешние мужички сильно ругаются и употребляют

необыкновенно замысловатые выражения. Недавно одна из них при мне говорила

своему двухлетнему сыну: Satane bougre d'anisette). Удивительно; сцепление идей.

А что скажете, П. В.? Можно кричать: Evviva 1'Italia! Evviva Garibaldi!— черт

возьми— Evviva Napoleone (Да здравствует Наполеон (итал.). Напишите мне

непременно и немедленно в Париж poste restante; в Виши вам писать нечего—

остаюсь здесь 25 дней, а письмо мое доползет до вас, в Simbirsk, не раньше

месяца».

Анекдоты о пленительном epicier и о ругающейся матроне могли быть и

вымышлены, но они показывают, как тогда смотрел Тургенев на французскую

культуру и как относился к стране, которую так любил впоследствии.

Замечательно, что относительно результатов французско-германской войны

Тургенев спустя 10 лет обнаруживал то же нерасположение к французам, как и

тогда, что ясно видно из тогдашних его писем о событии в «С.-Петербургские

ведомости» [388]. С приятелями и втихомолку он говорил просто: французы

возмущены невежливостью немцев, решившихся вырвать победу из рук

непобедимой нации и публично осрамить ее тем перед светом.

Юмористическое настроение, привитое Тургеневу плагиатами Наполеона