Литературные воспоминания

чужого, прижитого ею ребенка. Этот степенный мужик оказывается совершенно

беспомощным в минуты страсти, не способным владеть собою, не обладающим

никаким нравственным началом, которое могло бы прийти на помощь его честной

природе вообще. С первых слов исповеди он превращается в лютого зверя и

расправляется с виновной женой, как мог бы сделать первый кабачный

проходимец, то есть избивает ее до полусмерти. Но, совершив этот обычный акт

крестьянского суда, он скоро одумывается, что и дает автору случай создать

высокодраматическую и трогательную сцену, которая составляет дорогой перл

самой комедии. Свирепый палач жены чувствует, после первого взрыва

бешенства, потребность примирения и прощения взаимных обид. Его

благородная, в сущности, натура, хотя и ничем не укрепленная для победы над

животными инстинктами, одерживает тут на мгновение верх и проявляется во

всей своей правде. В сдержанном тоне речи, какой подобает главе семейства, он

приглашает недавнюю жертву свою разделить с ним за самоваром супружескую

беседу, забыть все случившееся, восстановить свое доброе имя раскаянием и

возвращением к прежним порядкам жизни. В словах его звучит мольба и надежда.

Согласие принять предложение составляет для него, видимо, залог

восстановления мира и возможности принять меры для будущего образа жизни

между людьми. Надо было слышать эту сцену в чтении самого Писемского, чтобы понять, сколько в прерывистых фразах несчастного мужа заключается

тайного сожаления о преступнице и моления об отпущении вины ему самому. На

этот призыв обезумевшая женщина, еще под влиянием испытанных ею побоев, отвечает признанием в любви к барину и угрозой уйти к нему вместе с ребенком.

Чаша была переполнена; сознание совсем покидает бедного мужа и отдает его во

власть слепому порыву злобы и мести. Он бросается к жене, убивает ее ребенка и

убегает затем, чтобы снова явиться на место преступления и отдать себя во власть

сельской полиции. Он мирится со своей участью, никого не обвиняет и прощает

жену. Известно, что Писемский вывел на сцену и самое следствие по этому делу, в котором принимает участие молодой губернаторский чиновник. Разноголосица

между членами этого ареопага еще показывает, что и старый судебный институт, как и крепостной быт, находились тогда в полном разброде и анархии, ожидая

своего обновления. Между прочим, гуманный помещик деревни, который был

первой причиной преступления и возникшей драмы, негодует у Писемского на

общественные порядки, мешающие ему разделаться благородным образом с

оскорбленным мужем, предложив ему честную дуэль. Черта очень тонкая и

характерная для времени, хотя она и брошена автором вскользь. Такова эта

превосходная комедия, которой суждено еще долго волновать со сцены зрителей, как это делает она теперь при всяком представлении.

Здесь кстати поместить некоторые подробности, с нею связанные: основа ее

не была выдумана художником. Писемский встретился с подобным

происшествием в 1848 году, будучи еще чиновником особых поручений при

360

костромском губернаторе. Он имел в руках подлинное дело точно такого же

содержания и в качестве следователя, командированного губернатором, принимал

участие в его разборе сам. Комедия писалась им летом на даче, близ Петербурга, и случилось, что однажды автор ее встретился на прогулке с актером

Мартыновым. Он зазвал его к себе в дом и прочел ему первые три действия ее, тогда написанные. Знаменитый артист пришел в восторг от них и изумил

Писемского, выразив намерение взять роль мужа, когда пьеса поступит на сцену.

Тогда еще никто не мог угадать в Мартынове призвания на драматические роли, и

Писемский выразил свое сомнение; но великий комик настоятельно требовал

предоставления ему роли Анания. Кажется, этого не случилось, и Мартынову

суждено было показать в других и менее значительных ролях присутствие в себе

патетического элемента, которым обладает всякий истинный комик. В

заключение Мартынов спросил: «А как ты намерен окончить пьесу?» Писемский

отвечал: «По моему плану, Ананий должен сделаться атаманом разбойничьей

шайки и, явившись в деревню, убить бурмистра».— «Нет, это нехорошо,—

возразил Мартынов,— ты заставь его лучше вернуться с повинной головой и всех

простить». Писемский был поражен верностью этой мысли и буквально

последовал ей. Так хорошо угадал знаменитый артист сущность пьесы, прозрев

законный, необходимый исход ее чутьем истины, присущим всякому истинному

таланту [466].

III

Переехав в Москву, Писемский скоро приобрел качества, отличающие

большинство ее обитателей, то есть наклонность к домовитости, с одной стороны, и к скептицизму по отношению к петербургским мнениям вообще — с другой.

Правда, скептицизм последнего рода сказывался у Писемского и прежде, как

видели, но журнальная буря, выдержанная им в Петербурге, еще укрепила его.

Петербургская неудача наложила печать на весь строй его мыслей, на добрую

часть всей последующей его деятельности. С нее именно начинается то

памфлетическое направление, которое принял Писемский в позднейших своих

произведениях. Оно составило господствующую ноту его творчества, за