Литературный призрак

Второй раз я проснулась, потому что половицы сна подрагивали под шагами. Я прекрасно осознавала, где нахожусь. Давно ли я здесь? Пару минут? Пару часов? Шаги настоящие, похрустывающие по гравию, быстрые, четкие. Уверенные. Я приподняла занавеску и увидела, как сквозь туннель дождя к дому бежит юноша.

Зашиби ворон! Мой сын – взрослый мужчина. В сердце укол гордости и грусти. Дафлкот нараспашку, темные джинсы, кроссовки. Непослушные, как у отца, волосы. Из загона задумчиво смотрела Фейнман, что-то жевала. Планк вскочила, завиляла хвостом.

– Мо! – крикнул снизу Джон. – Лиам приехал!

Хлопнула дверь. Лиам по-прежнему закрывает двери, как слоненок.

Запахиваю полы просторного халата Джона, как крылья летучей мыши.

– Я спускаюсь! Эй, Джон!

– Да, Мо?

– С днем рожденья тебя, старый пират!

– Спасибо, Мо! Давно у меня не было такого славного дня рождения!

Хью открыл дверь и обнял меня, похрустывая дайконом.

– Мо! Добралась! Прости, что не смог встретить в аэропорту… Если бы Джон сообщил чуть раньше, я бы успел перестроить свой сегодняшний график.

– Привет, Хью! Не беда, я нашла тебя без проблем. Если не считать путаницы с этажами: я думала, что четвертый этаж означает третий. Или наоборот, третий означает четвертый. Но ничего, сосед подсказал.

– Гонконг никак не может до конца определиться. Тут в ходу и английская, и американская, и китайская нумерация. Даже я все время путаюсь. Входи, располагайся. Выпей чаю, прими ванну.

– Хью, даже не знаю, как тебя благодарить!

– Ерунда! Мы, кельты, должны быть заодно. Ты у меня первая в гостях, придется как-то устраиваться по ходу дела. Иди посмотри свою комнату. Она, конечно, не твое шале…

– Шале не мое, а моего бывшего работодателя.

– Ну да, ну да. Вот твои хоромы, Мо. Тесновато и бардак, но полностью в твоем распоряжении. Чужой сюда не проползет, если ЦРУ не держит в штате тараканов.

– Как показывает мой – небогатый, правда, – опыт, у них в штате сплошные тараканы.

Комната была ничуть не теснее и не бардачнее десятков лабораторий, в которых мне доводилось работать. Хью, храни его Господь, позаботился обо всем: и диван-кровать – хоть сейчас ложись, и стол, и стеллажи с таким количеством книг, которого наверняка хватит, чтобы похоронить меня при первом же землетрясении, и ваза с фламинговыми орхидеями.

– Туалет вон там. А если ты встанешь на унитаз и повернешь голову, то откроется потрясающий вид на коулунскую бухту.

Воздух был влажный, как в прачечной. Со всех сторон – за стенами, под ногами и над головой – гудел человеческий улей. Дома на другой стороне улицы стояли так близко, что казалось, будто у наших окон общие стекла. Поезда стучали по рельсам, что-то шуршало, что-то пыхтело и шипело, словно гигантский велосипедный насос.

Жизнь ученого, который руководствуется совестью.

– Все отлично, Хью! Можно воспользоваться твоим компьютером?

– Твоим компьютером! – с нажимом сказал он.

В очаге на кухне потрескивало и плясало пламя. Мы с Лиамом смотрели друг на друга, не находя слов. Плитки пола выстуживали пальцы ног. Я, которая столько раз представляла себе эту встречу, теперь замерла в растерянности. Вспоминала младенца-гоблина, неуклюжего подростка с пушком над верхней губой прошлым летом и представляла, каким неотразимым он станет лет через десять-двадцать. Он загорел – насколько это возможно в Дублине, – волосы уложены гелем, в ухе серьга, челюсть стала квадратнее.

– Мам! – Его голос звучал как фагот.

– Лиам! – пискнула я, как облажавшийся флейтист.

– Ох, да бога ради, вы прямо как неродные, – пробормотал Джон.

И все сразу встало на свои места. Лиам обнял меня первым, крепко-крепко. Я еще крепче прижала его к себе, и мы оба застонали, но слезы у меня выступили вовсе не из-за этого.

– Прогульщик! Ты ведь должен быть в универе. Кто тебе позволил так вымахать, пользуясь моим отсутствием?

– Ма, а кто тебе позволил играть в Джеймса Бонда, пользуясь моим отсутствием? И кто подбил тебе глаз?

Из-за плеча Лиама я взглянула на Джона:

– Извини, я и впрямь заигралась. Глаз мне подбил рыцарь в сияющих доспехах. Я его простила. Потому что он вытолкнул меня из-под колес.

– Заигралась! Она называет это «заигралась», слышишь, па?

Я ударила его в бок, как каратист.

– А кто будет передо мной извиняться? – заныл Джон.

– Заткнись, Каллин! – сказала я. – Ты всего-навсего отец, бесправное существо!

– Тогда пойду утоплюсь с горя! Останетесь вдвоем – пожалеете.

– С днем рождения, па! Прости, что я не смог вчера приехать. Завис у Кевина в Балтиморе.

– Это твоя ма во всем виновата. Она позвонила из Лондона только вчера утром.

– С ней опасно иметь дело. Она меня душит, как медведица.

– Потерпи, сынок, прорвемся.

Я разжала объятья.

– Снимай свой дафлкот и садись к огню. Ты весь иззяб в тумане. И твои дурацкие космонавтские кроссовки наверняка промокли насквозь. Расскажи мне про университет. Деканом у вас по-прежнему Найфер Макмахон? Какую тему ты выбрал для первой курсовой?

– Ты что, ма, о чем мне рассказывать? Я тебя полгода не видел, только слушал твой голос на пленке. Это ты рассказывай, где была и что делала! Правда, па?