Литературный призрак

– Джон Каллин, это ты научил нашего сына дерзить старшим?

– Потерпи, Мо, прорвемся. Я всего лишь отец, бесправное существо. Пойдемте пить чай.

Лиам шмыгнул носом:

– С удовольствием!

Планк носилась кругами и махала хвостом.

В первую неделю своего пребывания в Гонконге я почти ничем не занималась. Я все время терялась, находилась и снова терялась в подземных, надземных и наземных проходах, переходах и переездах. На территории в несколько квадратных миль теснилась чуть ли не четверть населения земного шара. Хью был абсолютно прав: если не выходить в компьютерные сети, то здесь меня никто не обнаружит. Но после Швейцарии меня не отпускало ощущение, что я попала на чужую планету, где покой и право на частную жизнь были не нормой, а случайностью.

– Наплюй на щепетильность, – посоветовал мне Хью. – Делай в мыслях то, чего не можешь сделать на виду.

Всего за каких-то пятьдесят долларов я обзавелась поддельным английским паспортом.

За войной я наблюдала по телевизору. Смотрела, как анализируют, расхваливают и сравнивают оружие: ракеты СКАД против «Гомера», Бэтмен против Джокера. Войну давно «выиграли» и получили доступ к дешевой нефти, но это уже не имело значения. Требовалось проверить эффективность новой техники в боевых условиях, а заодно избавиться от излишков оружия на складах. Убогому вражескому воинству, собранному из этнических меньшинств, была уготована участь лабораторных крыс. Лабораторных крыс «Кванкога». Моих лабораторных крыс.

Я наговорила кассету на магнитофон и отослала ее Джону почтой, по цепочке: сначала Шивон в Корк, для передачи в Балтимор Трионе, тетушке Джона, оттуда отцу Уолли и, наконец, Джону. Я молила Бога, чтобы мою бандероль не выследили, чтобы она доползла до адресата незаметная, как улитка.

Хью неожиданно отправили в командировку в Петербург, и я осталась одна-одинешенька, никому не известная, безработная, с коробкой стодолларовых банкнот, спрятанной в морозилке среди пакетов с зеленым горошком. Мой побег удался на славу. Никаких похитителей из мифических преступных кругов. Может, Техасец блефовал? Хотел запугать меня, чтобы я поехала в Сарагосу?

А что дальше?

Мы создаем модели для объяснения природы, но модели занимают ее место и гонят прочь ее коренных обитателей. В своей преподавательской практике я столкнулась с тем, что многие студенты считают, будто атомы действительно представляют твердое ядро, вокруг которого вращаются по орбитам электроны, как планеты вокруг звезды. Когда я говорила, что никому не известно, что из себя представляет электрон, студенты таращились на меня так, словно я назвала солнце арбузом. Иногда самый начитанный поднимал руку и заявлял: «Ну как же, доктор Мантервари, ведь электрон – это волна вероятности, обладающая зарядом!»

На что я люблю отвечать: «Лично я предпочитаю думать, что это танец».

Сорок лет тому назад, в двух милях от фермы «Эйгон»… В доме среди платанов, в комнате на втором этаже есть щель между половицами. Когда меня отправляют спать, я иногда отодвигаю коврик и подглядываю за гостями. Ма в белом платье и ожерелье из искусственного жемчуга, па в черной рубашке. На граммофоне крутится новая пластинка на 78 оборотов, привезенная из Дублина.

– Нет, Джек Мантервари, не так! – бранится ма. – У тебя обе ноги левые! И к тому же слоновьи.

«Chinatown, My Chinatown!»[27]{142} – хрипит патефон.

– Давай сначала, Джек.

Их тени танцуют на стенах.

А что дальше? И правда, что же дальше?

Я как была физиком, так им и осталась, хотя об этом никто не знал, кроме меня. Одна идея подкралась ко мне незаметно, на рынке, когда я покупала грейпфруты и торговалась с продавцом. Розовые грейпфруты были розовые, как заря. Если свести квантовую когнитивность к базовым принципам, включить в их число нелокальность, вместо того чтобы вычленять ее, и собрать все заново. Не успела я расплатиться за грейпфруты, как идея стала складываться в формулы. Я купила в канцелярском магазине блокнот в черном кожаном переплете, села рядом с каменным драконом и накарябала восемь страниц уравнений и выкладок, пока мысль не исчезла.

День за днем, неделя за неделей моя жизнь текла вяло, но по определенному распорядку. Я вставала около часу дня, обедала в димсамной, в переулке у дома. Димсамную держал старик-альбинос. Я сидела в углу, листала «Экономист», «Юридический справочник», кулинарную книгу Делии Смит – первое, что попадалось под руку в квартире Хью. Бывали счастливые дни, когда чистильщик обуви, он же de facto почтальон, приносил бандероли, адресованные Хью. В них были кассеты от Джона. Я слушала их в димсамной, на «Уокмене» Хью, снова и снова. Иногда Джон записывал свои новые музыкальные композиции, иногда строки из новых стихов, посиделки в «Зеленом человеке». А иногда просто звуки – овцы, тюлени, жаворонки, ветровая установка. Лиам, когда он бывал дома. Летняя ярмарка. Фастнетская регата. Передо мной разворачивалась карта Клир-Айленда. Записи сдирали крышку с тоски по дому и расплескивали содержимое, но на дне всегда находилось утешение.